Михаил Ходорковский - Тюрьма и воля
Леонид Невзлин: Насколько я помню, ситуация была такая. Миша сказал, что мы все попадаем под удар: все, у кого в Группе больше 5 % акций, будут опубликованы как владельцы. Голубович не захотел. Тогда Миша сказал, что есть вариант сделать его долю менее 5 % и тогда можно не публиковать. Он сказал: да, я этого хочу.
Голубович оставался акционером до 2006-го. Мы были заинтересованы в том, чтобы он взял номинал и ушел из Группы после того, как оказался предателем. И он, видимо, не очень хотел оставаться. Он получил деньги и ушел с деньгами. Он торговался, мы торговались, и мы его выкупили. Но мы торговались только за цену. Никто без него никакие переговоры не проводил. Он вел переговоры с нашим представителем, естественно, как и полагается. У него действительно было не очень много прав по нашему внутреннему соглашению. Он не мог пойти на улицу продать, но он мог продавать или не продавать. Если бы он не ушел, то он абсолютно пропорционально тому, что у него было в Группе, получал бы долю собственности, денег, дивидендов и так далее. Мы хотели, чтобы он ушел. Группа сохранилась, но без него.
Деньги партии
До сих пор жива легенда, что банк МЕНАТЕП вырос на деньгах партии. И не он один. Вообще, деньги партии некоторые наблюдатели склонны считать стартовым капиталом зарождавшегося российского бизнеса. Это, собственно, часть большой легенды о деньгах партии, которые, как известно, искали и так и не нашли, даже с привлечение международной группы Kroll, которую нанял Егор Гайдар, когда он де-факто возглавил правительство. В какой-то момент в банк МЕНАТЕП пришли с вопросом: «Где деньги партии? Покажите счета». Позиция Ходорковского сводилась к следующему: «Банкир, который выдает своих клиентов, подобен священнику, который раскрывает тайну исповеди. Мы не будем ничего говорить о своих клиентах вообще». Разговор не получился. Посланникам Гайдара предложили прийти с судебным ордером. Что они и сделали год спустя. Пришли с судебным ордером. Открыли банк, обнаружили, что денег партии нет.
Владимир Дубов: Они удивились: а почему вы сразу так и не сказали? Им ответили: а потому, что не хотели уподобляться тем, кто исповедовал другое отношение к своим клиентам. Мы, кстати, на этом получили для банка счета Росконтракта. А потом Нефтеэкспорта. Вообще, эта история оказалась для нас очень выгодной. История-то по рынку была оглашена. На Росконтракте, например, сидел человек, близкий к коммунистам, и он оценил позицию банка. Мы не прикрывали ничьи счета, просто отказались добровольно сотрудничать с властью на ту тему. Единственный счет, который они искали, — счет ЦК КПСС. У нас его не было. Проверить это можно было меньше чем за 5 минут, но по судебному решению. Без него мы просто отказались отвечать на этот вопрос. Послушай, это все бред сивой кобылы. Не нужны были ЦК КПСС эти счета. Ну вот был счет в Автобанке, они сами об этом заявили. Там были копейки, санатории обслуживать, например. Зачем ЦК КПСС нужны были эти счета, если у них по закону был весь Центральный банк?! Просто давалась директива банку оплатить, а КГБ обеспечить проводку. И все! Деньги партии — это бред людей, не понимавших, как работала система.
Валютная лицензия
Одним из мощных источников доходов для банков в начале 1990-х было участие в валютных операциях. В частности, это позволяло обслуживать валютные организации, многие из которых «стоили» куда больше банка. Но для этого нужна была лицензия Госбанка страны. Кто получал лицензию, тот был в серьезном выигрыше. Ходорковский прочел в газете, что «Кредобанку» выдали такую лицензию. Он сказал: «Вот это то, что нам надо, иначе мы умрем». Владимир Дубов рассказывает, что переехал жить в Центральный банк. Он обивал там пороги и в результате выдавил-таки для МЕНАТЕПа такую лицензию. Не генеральную, сначала только внутреннюю: то есть банк имел право открывать внутренние корсчета, но не имел права открывать корсчета за границей. Генеральная лицензия появилась у банка на пол года позднее.
Владимир Дубов: С той первой лицензией была веселая история. В общем, решили в Центробанке, что надо нам дать лицензию. Дальше ее надо напечатать. А мальчик молодой, служащий, мне говорит: «Нет, не сейчас же! Я сейчас не могу. Обеденный перерыв, потом совещание… Завтра приходи». Я ему отвечаю: «Слушай, ты иди обедай, а я напечатаю». Он кивнул головой и убежал. И вот я сижу печатаю, плечом зажал телефонную трубку, а на том конце Ходорковский с Лебедевым. Я печатаю, а они подсказывают… Я им кричу: «Только не наглейте, суки, не наглейте!» А я печатаю: «Банк не имеет права иметь открытую валютную позицию…» Крик Лебедева: «Имеет! Имеет! Пропускай „не“, пропускай!» Я ему кричу в ответ: «Заметят!» Он мне: «Пропускай! Заметят — впишем обратно». Ты же понимаешь, какую гениальную лицензию мы накатали с помощью запятых, предлогов, пропущенных и передвинутых частиц. И ее подписали! Вторая виза должна была быть Цемянского (руководитель Управления коммерческих и кооперативных банков. — НГ). А Цемянский-то прочитает. А мне ее подписал зампред через голову Цемянского, без его визы. Я звоню, говорю: есть лицензия. Ходорковский не поверил. Приезжаю в офис, показываю: «Вот!» Ходорковский смотрит, хватает портфель и бежит в магазин. Возвращается с пятью-шестью бутылками. И поздно вечером сидит руководство банка, пьет какой-то ром, джин, ликер противный. И заедает сушками, которые нашли в письменном столе секретарши.
Из этой кучи мелких коммерческих банков, вдруг выросших на пустом, казалось бы, месте, несколько стали действительно крупными и продержались до конца 1990-х. Позднее возникнет термин «семибанкирщина» — ну вот примерно столько. В том числе МЕНАТЕП. Не узнать об этом банке было просто невозможно. Он начал становиться брендом благодаря довольно агрессивной и своеобразной рекламной кампании. А о рекламе в начале 1990-х в России было весьма приблизительное представление.
Владислав Сурков
Никто не понимал, что происходит. Симпатичного парня на экране прозвали молчащим диктором, и зритель терялся в догадках, что делает этот молодой красавец на экране, кто он, зачем он. Пока, после некоторого периода загадочного молчания в эфире Первого канала, он не произнес заветное слово: «МЕНАТЕП». И все стало понятно. В роли диктора выступил архитектор Иван Чувелев. Ему тогда было 27 лет. Место работы — агентство рыночных коммуникаций «Метапресс». Автор рекламной идеи — Владислав Сурков. И ему тогда было 27 лет, он на год младше Ходорковского. И был он в тот момент уж точно менее известен, чем «немой диктор» Ваня Чувелев.
