Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
– А-а-а! Купили-и-и… Продался-а-а-а…
Я стала спрашивать стоящих рядом зрителей, кому продался. Мне указали на застеклённую трибуну, возвышавшуюся над открытыми трибунами. Как объяснили, это была ложа привилегированных персон. Видимо, большая и знающая лошадей часть публики поставила именно на эту лошадь и потеряла деньги. Кажется, я выиграла столько, сколько стоит билетик, т. е. практически ничего. Поставила на следующую гонку, проиграла. И это было благом. Играть больше не захотелось. Вообще вся обстановка мне была неприятна. Жаль было потраченного воскресенья. Больше на ипподроме не бывала.
Студия П.М. Ершова
Первые три месяца жизни в Москве были для меня невероятно тягостными. Вставала рано – часов в шесть утра, не позднее семи выбегала из дому, чтобы успеть на занятия к восьми тридцати. Занятия в училище были довольно скучными: химия, анатомия, ботаника, латынь и прочие предметы, базовые для фармации. Девочки в группе, москвички или из Подмосковья, после занятий спешили домой. Подруг среди них у меня в первый год не появилось. Вечером идёшь по Москве – окна светятся уютным мягким светом. В те годы люстры в комнатах были редкостью. Чаще висели абажуры, дававшие тёплый свет с оттенками оранжевого или розового. Казалось, за окнами идёт интересная жизнь, в которой мне нет места. Я во всей Москве никому не нужна. Ни-ко-му!
Вспомнила, что знакомые в Москве у меня всё-таки есть! Это сотрудники института художественного воспитания детей и подростков. И однажды после занятий в училище поехала туда. Встретили меня тепло:
– Лия! Вы остались в Москве? А мы думали, вы уехали! Чем занимаетесь?
Я рассказала, что учусь и, в общем-то, ничем больше не занимаюсь, а хотелось бы. Кстати сказать, с одной из тех сотрудниц, Юлией Ильиничной Юдиной, я сохранила отношения до самой её смерти в 2006 году, т. е. на протяжении более сорока лет, и провожала её в последний путь. Среди сотрудников оказался Николай Никифорович Шевелёв. Он мне предложил:
– Приходите в драматическую студию, в которой я занимаюсь.
Студия находилась в Московском доме народного творчества, сокращенно – МДНТ. Он располагался на Большой Бронной в здании бывшей синагоги. (Во времена перестройки здание вернули синагоге.) Руководил студией Пётр Михайлович Ершов.
Пётр Михайлович Ершов (1910–1994)
Я пришла в студию. В ней было человек двадцать. Приняли меня поначалу на правах кандидата. Так было заведено в студии. Сначала к человеку присматривались, а потом уж определяли, достоин ли он того, чтобы быть принятым в члены студии. Главный критерий оценки кандидата и приемлемости его для студии – ответственное отношение к делу, а конкретно, к тому, чем занималась студия. Он должен быть беззаветно ему предан. Только после этого шли все остальные качества, включая и актёрские способности. В студии была железная дисциплина. На занятия или репетиции следовало приходить не позднее чем за десять минут до их начала. Пришедший ровно к назначенному времени считался опоздавшим. Два таких прихода, и человек изгонялся из студии, несмотря ни на какие заслуги. И никто никогда не опаздывал. Приходили заранее, ровно за десять минут до назначенного времени все уже были на местах, и начинались занятия. Помешать прийти на них могла только тяжёлая болезнь. Другие обстоятельства в расчёт не принимались. Поразительно, что студийцы сами установили эти правила и с энтузиазмом им следовали. Чувствовалось, что студия была главным делом их жизни или по крайней мере существенной частью жизни. В отношениях между студийцами наряду с требовательностью были взаимовыручка, теплота и юмор, что меня сразу подкупило. Я безоговорочно влюбилась и в студию, и в студийцев. Они стали мне близкими людьми, некоторые из них – на многие годы.
Сам Пётр Михайлович был целиком поглощён своим делом: дальнейшей разработкой системы К.С. Станиславского – метода физических действий. Как мне казалось, он был занят этим каждую минуту своей жизни. Делу его жизни была подчинена и семья. Жена, Александра Михайловна, грузная дама, окончившая консерваторию, бывшая певица, когда-то работавшая в кукольном театре Образцова (пела там романсы за ширмой), вела домашнее хозяйство, обеспечивала комфортный быт для Петра Михайловича, совершенно растворившись в нём. Она была в курсе студийной жизни во всех деталях, живо её переживая и, думаю, влияя на неё. Ей была отведена роль диспетчера – быть постоянно на домашнем телефоне. Студийцы обязаны были звонить каждый день для уточнения места и часа занятий и получения каких-либо указаний Ершова.
Жили Ершовы на Зубовском бульваре, между метро «Парк культуры» и Зубовской площадью, в старом доме, стоявшем во дворе другого дома, выходившего на Садовое кольцо. В этом же дворе стоял деревянный домик – по-видимому, частный, с небольшим палисадником. Такой вот островок старой Москвы. Все эти дома давно снесены, на их месте построены большие новые здания.
Коммунальная квартира, в которой жили Ершовы, была на втором этаже. В ней помимо них было ещё двое соседей. На двери квартиры, как было принято в те годы, висело три почтовых ящика с наклейками названий печатных изданий, которые выписывал хозяин ящика. Прихожая была одновременно и общей кухней. У Ершовых было три комнаты: довольно тесная проходная столовая, из которой одна дверь вела в небольшой кабинет Петра Михайловича, а другая – в более вместительную гостиную, где были две кушетки и стоял рояль. Стены гостиной были увешаны фотографиями.
