Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Дочь Ирина оставила такой портрет:
«Я помню отца ещё молодым, необычайно подвижным, элегантным, весёлым, ласковым. Всегда он готов пошалить, поиграть с нами, детьми. Роста он среднего, немного выше мамы. Русые, очень мягкие, негустые волосы, небольшая бородка, усы. Глаза светло-карие, с коричневыми крапинками. Взгляд острый – он очень дальнозоркий. Подчас это мешает ему работать. (“Я вижу каждый листок на дереве”, – говорит он.) У него необычайно красивые руки – белые, с длинными пальцами – и очень красивые ногти. Большой палец левой руки немного кривой: в детстве в Астрахани колесом колодца искалечило ему палец».
В Высокове развернулся почти что пушкинский сюжет – Мазин увлекся Зоей, бойкой младшей сестрой, а Бориса сразу же потянуло к Юлии. Чувство оказалось взаимным, правда, вот старушки Грек не одобряли выбора воспитанницы, не впечатлил их этот подозрительный художник. Вновь слово Ирине Кустодиевой:
«Мама как-то рассказывала, что, когда они познакомились, папа говорил по-астрахански, с упором на а, я: часы, пятно. В усадьбе Высоково Костромской губернии, где они познакомились, писались шутливые стихи, в которых папу поддразнивали за это. Старушки Грек, обожавшие свою воспитанницу, говорили с ужасом: “Боже мой, неужели наша Юленька выйдет замуж за этого художника из провинции? Ведь сколько прекрасных, блестящих партий у нее есть!” Но Юленька пренебрегла этими “партиями”».
Когда лето закончилось, Борис попросил разрешения писать Юлии и получил согласие, а на следующее лето снова приехал в Высоково. Теперь его принимают здесь как своего – они с Юлией проводят много времени вместе, работают над этюдами, Кустодиев то и дело смешит Прошинскую при встречах и в письмах (он был очень остроумным, и, кстати говоря, имел яркие литературные способности – его статьи ничем не уступают работам мастеров пера). Признаётся, что героиня романа Генрика Сенкевича «Семья Поланецких», Марыня, напоминает ему Юлию.
Старушки Грек недовольны – одной из них, как пишет Андрей Турков, даже привиделся «страшный сон» про Кустодиева. Сон этот, между прочим, оказался вещим – жизнь с художником принесёт Юлии много счастья, но и немало горя. Осенью 1901 года они наконец объясняются, и Борис рассказывает матери о том, что хочет жениться. Мать, может, и думает, что рановато для брака, сыну всего лишь 24 года, но вслух ничего не говорит – и даже дарит ему ковёр, надо же обзаводиться каким-то имуществом, так почему бы не начать с этого?
В письмах жених и невеста обсуждают будущую совместную жизнь с мягкой иронией: Кустодиев надеется, что Юлия умеет готовить хоть бы яичницу, и трунит над собственной «непрактичностью». Но разве это важно? «Дай только бог нам быть здоровыми и сильными людьми, а всё остальное будет у нас», – пишет Борис, не догадываясь о том, что у судьбы на его счёт другие планы… На письме он ласково называет невесту «дорогим Юликом», а в порывах нежности – «моим колобочком», хотя ничего округлого в Прошинской в те годы не было. Кустодиеву, вообще, нравились пышные дамы, вот и дочь его писала буквально следующее: «Папа всегда любил писать полных. Я угодила ему, выросла “в его вкусе”. Бенуа шутил: “Ирина постаралась – точь-в-точь знала, что нужно Борису Михайловичу для модели!”» Тощих моделей Кустодиев называл «постными» и очень хвалил Юлию Евстафьевну, когда она спустя годы поправилась.
Борис и Юлия поженились 8 января 1903 года, работа над картиной «Торжественное заседание Государственного совета…» была тогда уже почти завершена. Кустодиев увлечённо работал над полотном «Базар в деревне», он именно в те годы открывает для себя как для художника мир народных гуляний и праздников. Самые первые из его нарядных купчих ещё не скоро перейдут из детских воспоминаний на холст, прямиком в бессмертие. Да и портрет жены (1903, Русский музей), написанный Кустодиевым вскоре после свадьбы, ничем не похож на его лоскутные, театральные, многоцветные полотна, до которых оставалось ещё несколько лет. Это портрет-картина, в которой Юлия запечатлена на террасе старого дома – она сидит за столом, покрытым белой скатертью. Совсем ещё юная женщина смотрит на нас доверчиво, изо всех сил стараясь выглядеть серьёзной. Собака замерла у ног хозяйки, ожидая какого-то сигнала – может, приглашения к совместной прогулке? Прогулке длиною в жизнь?
1903 год был для Кустодиева особенно счастливым: свадьба с Юлией, окончание Академии художеств с золотой медалью и правом поездки за границу, а в октябре на свет появляется Кирилл, первенец Юлии и Бориса. Кире, как его стали звать в семье, было всего лишь три месяца, когда Кустодиевы вместе с Екатериной Прохоровной отправились в Париж и поселились в квартире неподалёку от Люксембургского сада (бульвар Распай, 218).
Борис Михайлович в восторге от столицы искусств, правда вот выставки здешние ему не слишком нравятся. Другое дело – музейные коллекции.
Он с радостью работает в Париже над новыми картинами – одна из них получает название «Утро» (1904, Русский музей). Юлия Евстафьевна предстаёт здесь уже в статусе матери: бытовая сценка, написанная под явным воздействием модных тогда импрессионистов, представляет трогательный момент из повседневной жизни – купание крошки Кирилла. Она вся пронизана не только солнечным светом («А солнце-то в картине у меня – самое большое действующее лицо!»), но и трепетной заботой, любовью.
Летом 1904 года Кустодиевы возвращаются в Россию и задумываются о том, чтобы обзавестись собственным домом. Борис Михайлович мечтает купить Высоково, выставленное после смерти старушек Грек на аукцион, но этот номер молодой семье не по карману. Покупается клочок земли в Костромской губернии, между усадьбой Павловское и деревней Маурино Кинешемского уезда. Кустодиевы начинают строить домик, получивший впоследствии название Терем.
В 1905 году у Кирилла появляется сестричка Ирина. Ждали, правда, второго сына, даже имя выбрали – Глеб, и Борис Михайлович в шутку выражал супруге неудовольствие, но продлилось это недолго. Ирина, она же Путя[97] Путяшкина, она же Айришь – какими только ласковыми прозвищами не награждал её любящий отец! С первых месяцев жизни румяная голубоглазая Ирина – его любимая модель. Мало того что девочка никогда не капризничала, в отличие от Кирилла, частенько заявлявшего: «Не хочу позира!», она ещё и воплотила в себе пластический идеал художника – со временем, конечно («Портрет И.Б. Кустодиевой, дочери художника», 1919, Русский музей).
Путя и Венера
Кустодиев признавался, что его влечёт к портретной живописи, но, как считает Марк Эткинд, он «мог успешно работать лишь при дружески тёплом отношении к модели. Только тогда портрет озаряло специфически кустодиевское, радостное, солнечно-светлое чувство, выделяющее его произведения среди работ многих других мастеров». Излишне говорить, что
