Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева - Анна Александровна Матвеева
Другим, пусть и не таким любимым, но всё равно важным для Бориса человеком стал его родной дядя по линии отца – Степан Лукич Никольский (фамилия у него была другой по той причине, что так захотелось пьяному дьячку села Царёво Саратовской губернии – и он назвал ребёнка по имени местной церкви). Борис Михайлович сделает впоследствии выразительный портрет Степана Лукича – таким тот был в те годы, когда будущий художник жил у него в Петербурге (1901, Астраханская областная картинная галерея им. П.М. Догадина). Дядя служил в столице чиновником, характер имел довольно властный, и юноше приходилось с ним нелегко, но обойтись без помощи Степана Лукича он до поры до времени не мог.
Ребёнком Кустодиев обожал ярмарки, балаганы, театр и музыку. В семье считали, что мальчик станет артистом, ведь он великолепно пародировал других людей. Но ещё сильнее Бориса влекло рисование, он с удовольствием рассматривал лубки и репродукции из «Нивы». В 1889 году в Астрахани гостила 17-я выставка передвижников, благодаря которой одиннадцатилетний Кустодиев увидел «Боярыню Морозову» Сурикова, «Христа и грешницу» Поленова и особенно поразившие его портреты кисти Репина (наверное, он бы очень удивился тогда, узнав, что Илья Ефимович станет однажды его учителем). Эта выставка запомнилась Кустодиеву на всю жизнь. Но про обучение живописи речи тогда не шло – даже при том, что старшая сестра Екатерина посещала в Петербурге школу Общества поощрения художников.
Обучаться решено было по традиции – в духовном училище. В 1887-м году Бориса принимают сюда на казённый счёт, как сына бывшего преподавателя семинарии. Учится он здесь без всяких восторгов, хотя по иконописанию имеет всегда высшие баллы. А ещё вырезает фигурки из мягкого камня, делает портреты соучеников, читает статьи о художниках. В письмах к брату Екатерина советует ему рисовать гипсы, чтобы готовиться к занятиям живописью, и он следует наставлениям сестры, хоть и не воспринимает пока свои «малевания» всерьёз. Впрочем, вскоре он начнёт задумываться о том, что работа художником поможет ему вывести семью из бедности: «в будущем может быть это доставит кусок хлеба». Но чем платить за уроки?
И вот тут как раз на сцену выходит уже упомянутый дядюшка с трудным характером – Степан Лукич Никольский. Он считал нужным помогать племянникам в том, что касалось образования, но помощь его сопровождалась обязательными нотациями. Тем не менее дядя, узнав об интересе Бориса к живописи, предложил оплатить частные уроки у художника Павла Алексеевича Власова.
Власов был личностью примечательной. Выпускник петербургской Академии художеств, ученик Павла Петровича Чистякова (о котором тепло отзывались Серов и Врубель), он сравнительно недавно приехал в Астрахань, чтобы преподавать рисование в Мариинской женской гимназии. Вскоре Павел Алексеевич основал нечто вроде студии для начинающих художников, куда и стремился Кустодиев. Три года он провёл в этой студии, научившись у Власова азам и основам и, что не менее важно, полюбив изобразительное искусство всем сердцем. В студии рисовали орнаменты и головы натурщиков, осваивали акварель и масляную живопись, изучали историю искусства. Главным, что следует освоить художнику, Власов считал рисунок: «…не спешите, а нарисуйте получше, рисунок выручает во многом».
Следующий учитель Кустодиева – Илья Ефимович Репин – отметит позднее, что его студент получил в Астрахани отличную подготовку.
В семинарии Борису тогда уже, конечно, не сиделось – хотелось поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. К этому Кустодиева активно подталкивал Власов, быстро осознавший, какой алмаз попал ему в руки. Но в Москве юноше ответили отказом просто потому, что он уже вышел из рекомендованного абитуриентам возраста. Можно было вернуться в семинарию и сделать вид, что никакой такой живописи в природе не существует, но Борис послушался совета учителя – и решил сдавать экзамены в Высшее художественное училище при Академии в Петербурге. Сначала, впрочем, следовало попрактиковаться в какой-нибудь студии – например, в мастерской живописи и рисования Льва Евграфовича Дмитриева.
Сказано – сделано. Кустодиев порывает с семинарией, не кончив курса, и приезжает в Петербург. Дядюшка Степан Лукич приходит от этого в бешенство: он не думал, что неблагодарный мальчишка так глупо распорядится своей жизнью! Досталось всем – и самому Борису, и старшей сестре Екатерине, и всем, кто подвернулся под руку. Кустодиевы очень опасались, что Никольский отменит всю свою благотворительность, но тот оказался всё же неплохим человеком. Да, весь период подготовки Бориса к экзаменам он без конца шпынял его, осыпая попрёками, но, когда племянник успешно прошёл испытание (надо было рисовать маслом обнажённую натуру, чего Кустодиев прежде не делал) и получил оценку «принят», стал гордиться племянником и даже позволил ему выписать «Историю искусств» Гнедича. Было это в октябре 1896 года. В Астрахани тоже гордились успехами Бориса, хотя и сильно скучали без него. В одном из писем к сыну Екатерина Прохоровна признавалась: «…нам тебя недостаёт, но я утешаюсь той мыслью, что когда-нибудь я увижу тебя дельным и честным человеком, а может быть, и известностью, – чего на свете не бывает!»
На вступительном экзамене в Академию Кустодиев впервые лицезрел воочию кумира – Репина. Тот приблизился к натурщику и поправил ему ногу, после чего обошёл всех, кто участвовал в конкурсе. Работу Бориса Илья Ефимович отметил личной росписью, смысл которой был: «Достоин. Принять».
Два года учёбы Кустодиев провёл в «общих классах», и уже первая его работа – эскиз «В мастерской художника» (1896, Смоленский областной краеведческий музей) получила награду и денежную премию в 15 рублей. Этот эскиз был вдохновлён творчеством передвижников, Кустодиев тогда находился под его сильным влиянием и только лишь нащупывал те сюжеты и темы, которые впоследствии увлекут его и, вместе с выработанной манерой, останутся с ним на всю его недолгую жизнь.
Он почти не пишет видов Петербурга (не любит этот город, красивый, но холодный, одним словом – не Астрахань), зато упражняется в исторической живописи и проводит долгие часы в Эрмитаже. Молодой художник увлечён театром, музыкой, литературой. Сам играет на цитре и фортепиано. В те годы Кустодиев впервые слышит вживую пение Шаляпина и навсегда становится его поклонником. Как только появляются деньги, он едет в Москву, чтобы увидеть спектакли Художественного театра – граничащая с манией любовь к театру приведёт в конце концов Кустодиева из зрительного зала за кулисы: однажды он станет одним из самых ярких театральных художников России, но пока об этом даже думать странно. Летние, каникулярные месяцы Борис проводит дома, в Астрахани, где набирается новых впечатлений, без устали пополняя копилку
