Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Время от времени наблюдались вспышки дикости, варварства, обычно не свойственные солдатам Наполеона. Однажды Кинкейд набрел на останки португальца в гражданском платье. Он лежал, расплющенный гигантским камнем, посреди деревенской улицы. Это было предостережение португальским партизанам. Такие вещи были ответом на безудержную жестокость испанских гверильясов.
В другом месте Массена, подвергшись нападению, чуть было сам не попал в плен. Дело в том, что Ней послал ему депешу о смене им своей позиции, но она не поспела вовремя. Массена же, не забывавший о жизненных благах даже в самый разгар отступления, как раз нашел подходящее место для завтрака на воздухе и не успел еще приняться за еду, как перевалившие через холм английские гусары появились всего в восьмидесяти ярдах от его стола.
Изумленный главнокомандующий, полагавший, что его самого и его штаб от противника отделяют шеренги нескольких дивизий, приказал гусарам своего эскорта и десятку офицеров штаба атаковать гусар. Англичане развернулись и обратились в бегство, но офицеры штаба тотчас же сообразили, что скачут прямо на английский авангард. Они, в свою очередь, развернулись и ускакали. Завтрак был оставлен востроглазым гусарам, а Массена и его штаб спешно отправились вслед за уходящим в туман французским арьергардом.
Именно во время этой безумной скачки храброй маленькой даме маршала пришлось испытать наибольшие мучения. Надо сказать, что до сих пор она, переодетая в мундир драгунского капитана и разделявшая все тяготы отступления с большим присутствием духа, держалась выше всяких похвал. Видимо, сказывалась привязанность к Массена или к его деньгам; во всяком случае, когда ее лошадь захромала и несколько раз падала, никаких жалоб от нее никто не слышал. В конце концов она оказалась в таких синяках, что ехать верхом уже не могла, и ее несли в носилках двое солдат. Массена, отчаянно боявшийся за ее здоровье, был вынужден признать, что, взяв с собой даму в испанский поход, совершил большую глупость. «Какой же я идиот, что взял эту женщину на войну!» — бросил он однажды одному из офицеров своего штаба.
Когда французы наконец достигли испанской границы, гордость старого контрабандиста снова проявила себя, и он неожиданно решил, что не оставит своих планов в отношении Португалии и будет готовить туда еще один поход, который он предполагал совершить еще в текущем году. Это решение было последней каплей, переполнившей чашу терпения Нея, который заявлял, что держать войска в этой абсолютно разоренной стране было бы совершенным безумием и что он, со своей стороны, поведет свой корпус в Испанию, где по меньшей мере можно найти хлеб. Это оказалось слишком много даже для долготерпеливого Массена, и он сделал то, что должен был сделать еще несколько месяцев назад, — отстранил Нея от командования.
Некоторое время Ней отказывался принимать отставку, но в конце концов вынужден был это сделать, и его ветераны встретились с ним на прощальном параде. Он командовал Шестым корпусом с того самого времени, когда Великая армия только формировалась на побережье Ла-Манша. Он водил его под Аустерлиц, к Йене, через Польшу под Прейсиш-Эйлау и Фридланд, а затем привел его в Испанию в самом начале войны. У многих ветеранов на глазах блестели слезы. Теперь, после смерти Ланна, он был самым популярным полководцем Великой армии.
Освободившись от главного соперника, Массена принялся за реорганизацию армии. Несмотря на провал кампании и жалкую добычу в обозе, его потери можно было считать умеренными. Под рукой у него было еще 65 тысяч боеспособных солдат и офицеров, и он занимал крепости Сьюдад-Родриго и Альмейду. Кроме того, теперь уже Веллингтон вынужден был совершать длительный и утомительный марш от своей базы, и Массена готовился взять реванш у этого погубившего его репутацию человека.
Англичане осадили Альмейду, и, по всем данным, ее гарнизон находился буквально при последнем издыхании. Массена решил снять осаду и дать Веллингтону бой. Однако сейчас он занимал территорию, которая находилась в ведении Бессьера, так что ему пришлось просить этого вежливого бывшего цирюльника о помощи боеприпасами и подкреплениями. Бессьер не слишком жаловал Массена, но его манеры были много лучше, чем у рыжеволосого Нея. Получая просьбы о помощи, он каждый раз заверял Массена в своей готовности сотрудничать. Единственно, чего он не делал, так это — не посылал ни войск, ни пушек, ни телег с припасами и порохом.
Массена продолжал ждать, а голодающий гарнизон Альмейды тем временем слабел день ото дня. Наконец главнокомандующий почувствовал, что ждать он уже не в состоянии, и в конце апреля решил сделать то, что ему надлежало, с помощью своих собственных скромных ресурсов. И как раз в этот момент от пикетов Массена послышались крики радости: на дороге, ведущей от штаб-квартиры Бессьера, появилась колонна из полутора тысяч кавалеристов, шести пушек и тридцати артиллерийских расчетов. Во главе колонны, выглядя чрезвычайно целомудренно, гарцевал сам Бессьер.
Даже Массена с его железной волей был потрясен бесстрастностью Бессьера. Он взирал на крошечную колонну с крайним изумлением, предположив даже на момент, что перед ним — только авангард долгожданных подкреплений. Однако за кавалерией никаких новых колонн не появилось, и, получив это жалкое подкрепление, Массена выступил против англичан.
Он даже не пытался скрыть свое горькое разочарование, но Бессьер оставался невозмутимым. В своих отношениях с Массена он был не только вежливым, но и чрезвычайно предупредительным. Он постоянно сопровождал Массена, высказывая попутно предложения по поводу предстоящей битвы, так что в конце концов тот уже не мог сдерживаться и нарушил привычное для него молчание. «Я бы мог сделать мое дело с большим количеством войск и меньшим количеством Бессьеров!» — заявил он офицерам своего штаба.
В начале мая обе армии встретились друг с другом, и Веллингтон с трудом вырвал победу. При большем везении победителем мог бы стать Массена, и через несколько лет это признает сам Веллингтон. На поле битвы от Бессьера пользы было не намного больше, чем при ее подготовке, и сражение при Фуэнтес д’Оноро (Фуэнтес-де-Оньоро) оказалось для Массена последним. Однако перед своим уходом со сцены он сделал довольно странный, но типичный для него жест, напоминающий скорее вызов. После битвы он провел свои лучшие части в парадном строю мимо лагеря измученных победителей. «Можно гордиться, что мы побили этих молодцов!» — заметил по этому поводу один английский офицер. Этот
