100 великих филологов - Борис Вадимович Соколов

восточной академии, которую окончил в 1911 году. В студенческие годы Евгений потерял кисть левой руки до запястья при невыясненных до сих пор обстоятельствах. Тогда же он начал употреблять морфий. После окончания университета Поливанов был оставлен при кафедре сравнительного языковедения, параллельно он преподавал латинский, русский и французский языки на Женских педагогических курсах и в гимназии Иозефовича. В 1913 году он перевелся на факультет восточных языков. В 1914 году Поливанов опубликовал свою первую работу «Сравнительно-фонетический очерк японского и рюкюского языков», где попытался сопоставить японский язык с отдаленно ему родственными диалектами островов Рюкю, что к югу от Японских островов, и выявить общего предка, от которого произошли и японский язык, и рюкюские диалекты. Для продолжения работы он на средства Русско-японского общества отправился в командировку в Японию, где пробыл с мая по октябрь 1914 года. По возвращении он успешно сдал магистерские экзамены и стал приват-доцентом кафедры японской словесности. В 1914 году Евгений познакомился с В.Б. Шкловским и в дальнейшем вместе с ним и Р.О. Якобсоном стал основателем ОПОЯЗ (Общества по изучению поэтического языка). Поливанов также посетил Японию в 1915 и 1916 годах. По собранным материалам он опубликовал монографию монографии «Психофонетические наблюдения над японскими диалектами» (1917). Во время третьей поездке Поливанова в Японию в 1916 году он и Н.И. Конрад, как говорилось в документах русского Морского генерального штаба, направлялись в Японию «для производства политической разведки» и будущего создания «специальной осведомительной службы», несмотря на то что Япония в тот момент была союзницей России. Поливанову поручалось «ознакомиться с существующими ныне в Японии научно-политическими обществами, изучающими страны, лежащие по побережью Тихого океана… Его исследование должно было показать, какие политические цели поставило себе каждое данное общество и в каком (политическом) направлении эта работа совершается». В морском ведомстве выступали против того, чтобы командируемый узнал об источнике тематических заданий для него (об этом прямо указывалось в документах генштаба относительно Поливанова), тем не менее командировочные знали о своих заданиях. В материалах следственного дела Поливанов упоминает о том, что после возвращения из Японии в 1916 году он «представил докладную записку с изложением в ней деятельности некоторых японских обществ, ставящих своей целью проникновение японского влияния на русский Дальний Восток», после чего председатель Общества востоковедения генерал от артиллерии Николай Константинович Шведов (1849–1920) направил его «в царскую разведку к генералу Рябикову» (генерал-майор Павел Федорович Рябиков (1875–1932), помощнику 2‐го обер-квартирмейстера (руководителя разведывательной части) Отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба в феврале – декабре 1917 года, который также высоко оценил качество представленного материала и предложил сотрудничество. Поливанов приветствовал Февральскую революцию. Н.И. Конрад в письме к японоведу Н.А. Невскому (1892–1937) отмечал: «Поливанов – член Исполнительного комитета крестьянских депутатов – меньшевик-интернационалист группы Мартова, почти примыкающий к большевикам, ныне комиссар Совета крестьянских депутатов при министерстве иностр. дел – яркий показатель того, что творится ныне с российскими гражданами». После Октябрьской революции Поливанов поддержал большевиков, участвовал в публикации тайных договоров царского и Временного правительства и возглавил отдел сношений с Востоком НКИДа. Как вспоминал нарком по иностранным делам Л.Д. Троцкий, «При нем (Николае Григорьевиче Маркине (1893–1918), балтийском матросе, большевике с 1916 года, контролере НКИД, затем комиссаре Волжской флотилии. – Б. С.) терся молодой человек, лет 25, без руки, фамилия его, кажется, Поливанов, приват-доцент. Так как он был мне рекомендован Маркиным, то он и помогал ему. Не знаю, на каком он был факультете, но у него были сведения по этой части. Кажется, он даже знал азиатские языки. Филолог ли он был, что ли, – в точности не могу сказать. Работал он не на секретных ролях. Кто рекомендовал его Маркину, не знаю. Там был еще из партийных Залкинд (Иван (Иона) Абрамович Залкинд (1885–1928), Член РСДРП с 1903 года, в 1917–1918 годах – первый заместитель наркома по иностранным делам РСФСР. – Б. С.). Маркин его более или менее усыновил. Но потом оказалось, что Поливанов был членом союза русского народа. Руку он потерял, во всяком случае, не на баррикадах. Он обнаружил потом большое пристрастие к спиртным напиткам, и даже были сведения, что он принимал разные приношения. Персидское посольство ему какую-то корзинку с какими-то приношениями прислало. Он был по этому поводу устранен. Первое время он работал довольно активно». С февраля 1918 года Поливанов перешел на политическую работу в среде мобилизованных китайцев Петрограда, создав «Союз китайских рабочих», в котором обучал китайцев русскому языку. В 1919 году он стал членом РКП(б), но в 1926 году выбыл из партии в связи с прогрессирующей наркоманией. В 1919 году Поливанов был избран профессором Петроградского университета, а в 1919–1921 годах также являлся «организатором китайской коммунистической секции в Петроградском комитете ВКП(б)». В 1921 году он переехал в Москву, где несколько месяцев он работал в Москве в должности заместителя начальника Дальневосточного отдела Коминтерна, одновременно преподавал в Коммунистическом университете трудящихся Востока (КУТВ), но в том же году был командирован в Ташкент для подготовки восстания в Синьцзяне, которое, однако, не удалось, и Поливанов так и не добрался до Синьцзяна. В Ташкенте Поливанов оставался до 1926 года. В 1922 году он руководил Главлитом Узбекистана и был заместителем председателя Государственного ученого совета (ГУС) Узбекистана. По предложению Поливанова, использование русского языка было признано временным, а с целью скорейшей подготовки национальных научных кадров Ташкентский университет обязался перевести чтение лекций на местные языки. Русские студенты были обязаны изучать один из местных языков, готовящиеся к профессуре преподаватели также должны были изучить один восточный язык и сдать по нему экзамены, только после этого была возможна научная командировка в РСФСР или за границу. Коренное население получало преимущественные права для поступления в университет, а в случае особых способностей к научной работе выходцы из туркестанских народов могли быть приравнены в материальном обеспечении к научным работникам со второго, а в случае исключения – и с первого курса. Поливанов занимался латинизацией тюркской письменности. В 1923–1924 годах он создал учебники русского языка для национальных школ и узбекского языка для русских школ. К концу 1924 года Поливанов написал грамматику киргизского языка. Из-за ряда задержек только в 1925 году вышел «Русский букварь для нерусских детей Туркестана». В это же самое время Поливанов осуществил составление картотеки узбекско-русского и русско-узбекского словарей, которые были приняты к печати в том же 1925 году, а в 1926 году был напечатан «Краткий русско-узбекский словарь». 22 июня 1925 года академик В.В. Бартольд писал, что «в университете успехам научной тюркологии по-прежнему больше всего содействуют работы Поливанова, но неизвестно, надолго ли его хватит; и физически, и нравственно он все больше опускается». В 1926 году Поливанов стал профессором Восточного факультета Дальневосточного государственного университета (ДВГУ) и совершил кратковременную поездку в Японию. В 1927 году он сделался заведующим лингвистической секцией Института языка и литературы РАНИОН, заведовал кафедрой национальных языков КУТВ и был профессором Московского института востоковедения. В 1929 году Евгений Поливанов открыто выступил против «Нового учения о языке» Н.Я. Марра и его сторонников и в результате потерял все должности в Москве. Поливанов отмечал, что Марр