Лучше, чем будущее - Майкл Джей Фокс
Сегодня был хороший визит с положительными результатами. Все галочки поставлены: текущая схема приема лекарств работает, давление стабильно, сон улучшился. Еще одним фактором моего относительного благополучия являются регулярные занятия физиотерапией с Райаном. Хорошо изучив упражнения, я теперь могу и дома или на работе найти момент, чтобы размять тазобедренные суставы, сделать несколько наклонов или потянуть икроножные мышцы, при этом повторяя про себя названия всех альбомов The Beatles в порядке их выхода. Так что я, можно сказать, в порядке.
Но это не означает, что я возвращаюсь к нормальной жизни. Я по-прежнему падаю один-два раза в день, порой и больше, но я научился падать ловчее и безопаснее. Мне пришлось смириться с тем, что это может случиться. Я также научился мысленно перебирать разные варианты, прежде чем совершить какое-либо действие. На столе передо мной стоит напиток, его надо пронести на другой конец комнаты. Что сделать сначала: встать, а потом взять стакан со стола? Или сперва стакан? Левой рукой? А она не дрожит? С какой ноги идти? С учетом направления стоит выбрать левую, но, если она подогнется, пострадает правая сторона. Если я не упаду в процессе выполнения миссии, то, как минимум, пролью напиток. Это ставит передо мной новый выбор: идти по ковру или, как мышь, по периметру комнаты? Я предпочитаю последнее: если напиток прольется, можно будет обойтись парой бумажных полотенец, а не отправлять ковер в химчистку. Еще я могу упасть лицом вниз и сломать нос… Вариантов множество.
Такие беседы с самим собой я веду по тысяче раз за день. Один из нас точно знает, о чем говорит.
Голливудский финал2019-й дает мне возможность перезагрузиться и залечить еще свежие раны, полученные в предыдущем году. Мой агент Нэнси Гейтс получает звонок из офиса Спайка Ли. «Нетфликс предложил финансировать тот пропущенный день со съемок „Увидимся вчера“», — сообщает она мне. Это съемка, на которую я не смог попасть в августе, когда сломал руку.
В первую субботу февраля я еду на локацию — в старшую школу в Бронксе. Режиссер Стефон Бристоль приветствует меня в одном из классов; он явно испытывает и радость, и облегчение. Он молодой, динамичный, и, судя по тому, как поддерживают его и актеры, и съемочная группа, я могу сказать — Стефон знает, что делает. Звуковики, операторы, ассистенты и актеры представляются и жмут мне руку с очевидным почтением; многие просят сделать со мной селфи. Ко мне относятся, как к Джимми Стюарту. Я что, такой старый? В любом случае мне это нравится. Похоже, нас ожидает веселье.
Я играю учителя физики. В последний день учебного года я проверяю научный проект двух моих лучших учеников (это Иден Дункан-Смит и Данте Криклоу), настаивающих на возможности путешествий во времени. Я ставлю им четверку с плюсом. В ответ на их протесты я говорю: «Окажись у человека возможность путешествовать во времени, это стало бы величайшим этическим и философским конфликтом современной эпохи». После того как они уходят, я бормочу себе под нос: «Путешествия во времени. Великий Скотт». Конечно, в этой реплике заложен особый смысл. Да, шутка для знатоков, но она умная, и весь сценарий отличный.
Съемки фильма официально закончились прошлой осенью, так что мне очень польстило то, что команда заново собралась на один-единственный день, чтобы снять мою сцену. Настоящий киношный финал для прошлогодних приключений со сломанной рукой.
Или, на языке гольфа, муллиган — вторая попытка, утренний мяч.
Что случилось в Вегасе…Я говорю — точнее кричу — в свой iPhone, обращаясь к Трейси, пока бреду по оживленному залу казино в «счастливый час»:
— Извини, дорогая. Я прохожу мимо игровых автоматов.
— К столам для блек-джека?
Она меня знает.
— Нет, встречаемся с друзьями за ужином. Может, поиграю потом.
— Ладно, но, если сядешь играть, пообещай, что выиграешь.
— Надо обсудить это с управляющим.
Она смеется.
— Как сегодняшний гольф? Ты хорошо играл?
— Как я играл? Отвратительно. Плохо. Очень плохо.
— Очень плохо?
— Хуже некуда. Я несколько раз падал и отправлял мяч в заросли кактусов. Потерял, наверное, мячей двадцать, причем дорогих.
Трейси, удивленная, делает паузу.
— Тогда чему ты радуешься?
— Милая — я же снова играю!
Каждый год, обычно в феврале, когда на Северо-Востоке играть нельзя, мы с Джорджем и Харланом прихватываем кого-нибудь четвертого (в прошлом году это был мой брат Стив, в этом — друг Харлана Джеймс Брэдбир, откликающийся на «Брэда») и отправляемся в теплые края на пару раундов. Бывало, мы летали во Флориду или на Пеббл-Бич. В прошлом году в Лос-Анджелесе я сыграл в последний раз перед операцией. Это было фиаско, и с тех пор я на поле не выходил. И вот мы в Лас-Вегасе.
Возвращение на поле вместе с друзьями имеет для меня особый смысл — но это не значит, что я хорошо играл сегодняшним утром, первым за наше путешествие. Мы выбрали прекрасное поле, расположенное среди холмов и столовых гор. Из-за сухого воздуха травы на фервее было совсем немного. В идеале каждому хочется послать мяч как можно дальше — например, чтобы он сразу приземлился на грин, или хотя бы рядом. Несколько лунок оказались слишком трудными, и я их пропустил, любуясь тем временем пустынной флорой и фауной: кактусами и сухоцветами, торчащими тут и там. На пятой лунке я заметил койота, петляющего между камней, которыми ограждена дорожка для картов. На седьмой мне попалась калифорнийская кукушка. Ничего себе соседство. Замечание на будущее: смотри, чтобы Хитрый Койот не уронил тебе на голову наковальню.
Я не знал, смогу ли поехать и смогу ли когда-нибудь снова играть в гольф. Но вот я здесь. Решаю, что кукушка — это хороший знак, тем более в двух лунках впереди койота. Бип-бип.
На следующий день у нас зарезервировано поле в горах, которое журналисты, пишущие о гольфе, называют полосой
