Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
Опытный зэк, я припас мало кому интересную здесь биографию Пастернака, написанную любимым мной Дмитрием Быковым. Книга меня спасает. Открывая и перелистывая страницы, я мгновенно переношусь в то время и ощущаю себя частичкой описываемых событий. Но реальность возвращает меня назад, в помещение карантина. Нас десять человек. Один из прибывших в этот день, Михаил Марьин, переметнулся в дневальные карантина. Сын подполковника КГБ, бизнесмен средней руки, владелец автобазы во Владимире, он осужден за соучастие в хищении имущества. По его словам, его подставил заместитель, хранивший на территории его автобазы краденые автомобили. Скорее всего, осужденный за дело, он был уверен в моей виновности. Миша сделает в колонии головокружительную карьеру. Хорошо зарекомендовав себя в карантине, он вскоре станет старшим дневальным первого отряда, то есть завхозом столовой, заменив прежнего, который освободится по УДО. Как-то он, чуть ли не плача, пожалуется мне на свою судьбу:
«Знаешь, как мне было трудно переступить через себя и начать избивать зэков? Я буду делать все, что мне скажет администрация! Скажут убивать – буду убивать! Ради своей семьи, ради своих детей, которые ждут дома своего любимого папочку…»
Миша быстро войдет во вкус и сильно продвинется в искусстве истязания осужденных. Видимо, где-то глубоко внутри жил в нем нереализовавшийся садист, барин или крепостной одновременно. Здесь, в местах лишения свободы, проснется в нем барин, встанет в полный рост садист, и он, расправив плечи, гордо пойдет совершать по колонии свои подвиги. Миша – автор и исполнитель системы телесных наказаний, практикующихся во вверенном ему первом отряде. По отряду он передвигается плавной поступью, с барской вальяжностью. Мне же своей сытой и лоснящейся физиономией он больше напоминал полицая из фильмов о Великой Отечественной войне… Самое печальное в этой истории то, что, будучи вполне обеспеченным человеком, Миша вполне мог достичь желаемого результата и получить блага не за счет нещадной эксплуатации и унижения других заключенных, а просто внеся определенный денежный взнос, который он все равно сделал, чтобы находиться на своей высокой должности…
На третий день меня вызывают в штаб, куда я следую в сопровождении завхоза карантина Крашанова. Меня заводят в кабинет начальника оперативного отдела, предлагают присесть. Моего провожатого, по-хозяйски собирающегося расположиться рядом, выпроваживают из кабинета.
После шести с половиной лет относительно спокойной жизни в местах лишения свободы ко мне приехали высокопоставленные гости. Один – оперативный сотрудник УФСИН Владимирской области, двое других – представители ФСБ. Меня потрясает их дремучесть и невежество. Беседа начинается с вопроса:
«Как тебе, Переверзин, удалось срок снизить?» – спрашивает неизвестный, упомянувший, что у него экономическое образование. У меня рассеиваются последние сомнения в его принадлежности к известному ведомству.
Гости явно раздражены и недовольны тем, что мне снизили срок. Вопрос задается таким тоном, как будто я украл лично у них зарплату за несколько месяцев, а то и за целый год.
Мне хочется пошутить и сказать: «Как? Договорился с Медведевым, он утвердил поправки к Уголовному кодексу, в результате чего мне и снизили срок».
Мне хорошо известно, что такие люди не понимают шуток, а юмор их только озлобляет. На всякий случай я вежливо рассказываю о принятых поправках, о статьях, по которым меня осудили. Пытаюсь сказать несколько слов о деле ЮКОСа, о том, что по делу сидят невиновные люди, и натыкаюсь на стену. Нет, не недопонимания, а на стену полной неосведомленности…
«Нечего было государство грабить», – скажет человек в гражданском с высшим экономическим образованием.
«Россию ограбил, а теперь в Страсбург побежал», – резюмирует он свой взгляд на мир.
Неожиданно фээсбэшник продемонстрирует хорошую осведомленность о моих планах.
«Что, в Москву собираешься, свидетелем? Не сидится тебе спокойно, приключений ищешь?» – спрашивает он.
Я не отвечаю на его комментарии и молча смотрю в окно. Разговор окончен.
Крашанов, сгорая от любопытства, спрашивает меня:
«Чего, чего они хотели?»
Я не придумываю ничего лучшего, как сказать:
«Про тебя спрашивали, интересовались положением дел в карантине, обстановкой. Спрашивали, не бьют ли здесь зэков».
Он на секунду как-то съежится, подожмет хвост и, вспомнив о том, что все творимое им происходит по велению и с благословления сотрудников колонии, вернется в свое привычное состояние – ощущение собственного величия и исключительности.
Глава 46
Второй отряд
В карантине я нахожусь пять дней, после чего меня распределяют во второй отряд. Как выяснится, это практически худший отряд в колонии. Хуже только первый… Надуманные и ничем не оправданные порядки и правила унижают осужденных и отравляют им жизнь, делая ее невыносимой. Хуже я ничего не видел. Происходящее очень напоминает мне карантин в Мелехово. Опять шмон – дневальный отряда по прозвищу Вампир проверяет содержимое моих баулов. Сейчас мне кажется, что такого не могло быть, потому что такое просто невозможно придумать. Переполненный барак, расшатанные сдвоенные кровати стоят так близко друг к другу, что я не могу протиснуться к спальному месту даже боком. Одна маленькая тумбочка на четверых человек. Личные вещи хранятся в коробках из-под двадцатикилограммовых посылок, в тумбочках можно держать только туалетные принадлежности. За соблюдением установленного порядка зорко следит осужденный дневальный, который ежедневно проверяет содержимое тумбочек. До коробки с личными вещами можно добраться три раза в день, отстояв очередь. Мы с вечера распределяем очередность заправки постелей. Замешкаешься – не успеешь умыться. Утро начинается с диких воплей дневальных:
«Встаем, быстрее, быстрее, выходим на зарядку!»
После зарядки – умывание и заправка кроватей. Время ограничено, все торопятся и, подгоняемые дневальными, толкаются. Нужно побыстрее, к определенному часу. освободить спальное помещение для того, чтобы час тупо в тишине сидеть в помещении воспитательной работы. Разговаривать нельзя – за стеной в отдельном помещении спит местный царек – Сережа Жукин, или Жук, осужденный за нанесение телесных повреждений. Его сон охраняют дневальные. Нарушители тишины будут жестоко наказаны – избиты. Наркоман на свободе, здесь он посчитал себя великим спортсменом. Сережа целыми днями поднимает железяки и горстями пожирает анаболики, принесенные оперативниками. Он без устали отрабатывает удары на груше, дневальных и провинившихся зэках. Ему неведомо, что такое очередная посылка или передача. За его заслуги оперативники персонально для него заносят в колонию сумки с едой без каких-либо ограничений. Нельзя только спиртное и наркотики. Впрочем, передачи Жуку особо не нужны, он и так прекрасно питается. Его друг, коллега и соратник по пресс-хате Владимирской тюрьмы Виноградов по кличке Фанат, ныне завхоз столовой, обеспечивает усиленное питание Жука и его бесперебойное снабжение продуктами. Персональный повар, осужденный, готовящий еду для милиции из украденных у заключенных продуктов, делает свое дело качественно и добротно. Ворованной еды хватает всем – и сотрудникам колонии, и дневальным.
Таким образом система порождает монстров. Люди с завышенной самооценкой, уверенные в собственной исключительности, неспособные к труду, привыкшие командовать направо и налево, безнаказанно избивающие себе подобных, выходят на свободу и совершают новые преступления.
Мы же, обычные осужденные второго отряда, вынуждены находиться в ПВРке и сидеть на скамеечках. Отряд по полной программе реализует статью 106 Уголовно-исполнительного кодекса. Каждый осужденный обязан отработать не менее двух часов в неделю на работах по благоустройству территории. Понятие «благоустройство» тюремными юристами трактуется широко и вольно. Оно включает в себя разгрузку продуктов, привезенных в тюремный магазин, разгрузку бревен и досок на промышленной зоне. Добраться до прорванной трубы, вскопать контрольно-следовую полосу на запретной зоне – тоже наша обязанность. Два часа в неделю превращаются в бесплатный восьмичасовой рабочий день. Многие осужденные с радостью хватаются за любую подвернувшуюся возможность уйти из отряда, для чего здесь умышленно создается невыносимая атмосфера. В туалет – строго по одному и с разрешения дневального, поэтому из желающих справить нужду выстраивается очередь. В перерывах между сидением в душной комнате два раза в день можно выйти на улицу в локальный сектор на перекур. После шести вечера – час личного времени, когда можно заняться своими делами и погулять по небольшому локальному сектору.
Из окна ПВРки видны вышки, забор с колючей проволокой и свобода. После тюремных пейзажей Мелехово вид из окна мне кажется райским. Вдалеке виднеется трасса, знаменитая пекинка, связывающая Москву и Нижний Новгород. Наблюдать за проезжающими вдали автомобилями становится моим самым любимым занятием.
