Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Однако скоро, перекрывая общий гул, откуда-то из глубины обороны противника долетел могучий бас тяжелой артиллерии. Гитлеровцы приняли удар отряда Украинского за главный и ввели в бой дивизионную артиллерию. Но прежде чем посланные неприятелем с дальних позиций снаряды рванули землю, генерал подал сигнал «В атаку». Над лесом взвилась ракета, главные силы Железной устремились вперед.
Щука бросился вместе со всеми, стреляя на ходу из автомата по вспышкам, появлявшимся в темноте. Совсем неподалеку от него заработал вражеский станковый пулемет. Во тьме замигало прерывистое желтое пламя. Щука мгновенно припал к дереву, разрядил в это пульсирующее пламя магазин своего автомата, а затем одну за другой бросил в него три гранаты… После этого, перезарядив автомат, он снова устремился вперед.
Гитлеровцы перенесли артогонь. В рядах наступавших бойцов начали рваться тяжелые снаряды. Земля дрогнула. Но остановить распрямлявшуюся пружину наступления не могло уже ничто.
Бойцы натыкались на деревья, падали, снова вскакивали, подхватывали на руки раненых товарищей и упорно стремились вперед, только вперед!
Никто не знал, сколько времени ушло на этот бросок через шоссе. Щука тоже не считал минут. Он только про себя отметил, что лес кончился, что первый, самый страшный рубеж им уже пройден. Впереди каменной лентой тянулось шоссе, и на нем пылало несколько ярких костров. Это горели попавшие под огонь артиллеристов Железной вражеские грузовики. На фоне их сплошной черной массой бежали бойцы.
Но по мере того, как они приближались к насыпи, встречный огонь становился плотнее. Враг неистовствовал. В отдельных местах дело дошло до рукопашной. Бились штыками, ножами, прикладами. Но Железная лавиной катилась вперед. Уже и на самом шоссе вспыхнули взрывы гранат. Вот захлебнулся сперва один пулемет врага, затем второй. Гранаты теперь рвались дальше, за дорогой, а через шоссе с грохотом неслись орудийные упряжки.
«Артиллерия пошла в прорыв! Артиллерия! — с радостью подумал Щука. — Теперь вырвались! Теперь не остановишь! Молодцы ульяновцы, сдержали клятву!»
Он давно расстрелял весь свой боеприпас и сейчас бежал, сжимая в руках две последние гранаты. Но бросать их было уже не в кого. Огневые точки противника огрызались откуда-то издали, бесприцельно и почти не наносили урона бойцам.
Пробежав вперед метров триста, Щука остановился. Здесь, в стороне от стрельбы, отчетливее слышались голоса командиров, собиравших своих бойцов. Едва сколотив вокруг себя до двадцати бойцов, командиры спешили дальше, вперед, к месту сбора.
Три отряда Железной, как три стальных клинка, разрубили вражеское кольцо. Прорыв, к которому так упорно готовилась дивизия, был осуществлен.
Отряд Украинского понес тяжелые потери. Но задачу, поставленную перед ним, выполнил с честью. Бойцы и командиры отряда действовали в этом решающем бою напористо, стремительно, дерзко. Они не только отвлекли на себя основные огневые средства противника, но и заставили его ввести в бой имевшиеся на этом участке танковые подразделения. Благодаря этому два других отряда Железной прорвали кольцо окружения со значительно меньшими потерями.
У НЕЙТРАЛЬНОЙ ПОЛОСЫ
Фронт обозначился неожиданно близко. Барбашов предполагал, что до него по крайней мере еще один переход. Но отгремела гроза, и бойцы отчетливо услышали ружейно-пулеметную перестрелку. А это значило, что от обороняющихся передовых частей Красной Армии группу Барбашова отделяла лишь полоса в 2—3 километра. Ее можно было преодолеть за час. Но Барбашов не хотел рисковать напрасно. Эти последние километры пути, стоившие им таких мучений и крови, таили в себе особую опасность. Именно здесь, в непосредственной близости от своих, когда за каждым кустом уже мерещился свой секрет или своя поисковая группа, легче всего было наткнуться на немецкую засаду, на минное поле, а то и просто попасть под пули своих же снайперов. Правда, Барбашов не думал, что фронт на участке перехода их группы остановился и что линия обороны советских войск проходит здесь четкой полосой. Но как бы там ни было, фронт был фронтом, и коль наступление немцев захлебнулось, значит, появились и два передних края и нейтральная полоса, за которой бдительно, днем и ночью наблюдают сотни глаз. Ночь кончилась, стало светло, а это тоже создавало на пути отряда дополнительные трудности. И бойцы залегли в перелеске, там, где застали их неяркие лучи восходящего солнца.
Барбашов первым делом организовал круговое наблюдение. В целях маскировки решено было весь день лежать неподвижно, харч никакой не добывать и не говорить, друг к другу обращаться только в случае самой крайней необходимости. Но прежде чем занять в кустах свое место, Барбашов все же подполз к Ханыге.
— Ты на меня, Степан, не сердись, — мягко сказал он ему. — Это ведь я вынужден был тебя…
Ханыга неожиданно густо покраснел и уставился в землю.
— Спасибо вам за все, товарищ старший политрук, — дрогнувшим голосом проговорил он. — Если бы не вы, давно бы нас уже мухи жрали. Только бить меня надо было так, шоб зубы повылетали. Я-то ведь думал — все, конец. Ногой пошевелить не мог. Я вас, как батьку родного, до гроба помнить буду.
— Сдали мы все, долго идем, — вздохнул Барбашов. — А ведь хуже бывало, помнишь, в финскую, когда из окружения выходили? Снег по пояс, лыж нет, а идти надо. Я, хоть верь, хоть нет, из собственной шкуры рад был выскочить, лишь бы в снегу не вязнуть. А ведь вышли. И раненых еще вынесли. Тебя ведь, кажется, за тот бой наградили?
— За другой, — добродушно усмехнулся Ханыга. — Я тогда плиту от миномета на себе нес. Так верите, до сих пор на это оружие без страха смотреть не могу… Тащу, а она, проклятая, с каждым шагом меня в снег все глубже и глубже всаживает.
Барбашов беззвучно рассмеялся и, хлопнув Ханыгу по плечу, пополз в кусты. Там он раскрыл полевую сумку и достал из нее карту. Болото и дождь превратили этот бесценный трофей Клочкова в бумажное месиво. Но кое-что рассмотреть можно было. Отряд залег в излучине Сожа, неподалеку от каких-то деревень. Название одной из них Барбашов определил — Чериков. Другие определить не удалось. Барбашов сразу же наметил путь обхода деревень, чтобы ночью не выйти ко дворам и не поднять собак. Потом он стал подбирать наиболее удобное место для форсирования. Сож у Черикова был неширок. Ханыга и Кунанбаев переплыли бы его легко. В себе Барбашов тоже был вполне уверен. Но волновало
