Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Прошло еще несколько медленных, страшных минут. И вдруг… чудовищной силы сноп огня прорезал окружающий мрак. Ударила молния. Воздух вздрогнул и закачался. Ручей, и болото, и высоту, с которой бежали бойцы, вмиг залило ослепительным светом. Грянул гром. Небо загудело, как огромная крыша, на которую ступил невидимый великан. Эхо подхватило этот гул, колыхнуло и понесло во все концы. От неожиданности бойцы попадали на землю. Сверкнула вторая молния. Налетел вихрь. Третья перечеркнула ночь извилистой угловатой линией. И пошло, пошло греметь и сверкать до тех пор, пока всё не захлебнулось в сердитом шипении ливня. Солнце немилосердно пекло весь день. Воздух прогрелся, и теперь электрические разряды рвали темноту во всех направлениях с таким ожесточением, будто хотели испепелить ее в своих слепящих огневых смерчах.
Дождь усиливался с каждой минутой. Уже не капли, а непрерывные струи лились на землю. Ветер в неистовстве похлестывал их, закручивал, разбрызгивал в пыль. А струи все лились и лились. Под их тяжестью стлалась, точно подкошенная, трава, рядами гнулся камыш, кипела, пузырилась и пенилась вода. Дождь хлестал в лицо, забивался в уши, слепил глаза, мешал дышать. Но бойцы лишь с улыбкой поглядывали на небо. Никакая погоня в такой ливень им не была страшна. Это они поняли сразу, едва сердитый ветер смешал дождевые капли в тугие упрямые струи, поняли и радовались, с наслаждением подставляя дождю разгоряченные, запыленные лица.
Шум от грозы стоял такой, что надо было кричать, чтобы что-нибудь объяснить друг другу. Но это сейчас можно было. Даже самые громкие крики были слышны сквозь шум грозы не громче комариного писка.
Барбашов обнял бойцов.
— Живы, ребята! — закричал он что было силы. — И Знамя целехонько! Не так-то просто взять нас на нашей земле! Мы еще и до своих дойдем! И еще повоюем!
— Живы! — в один голос отозвались Ханыга и Кунанбаев и потянулись к командиру, чтобы покрепче прижаться к нему. Так в обнимку, поддерживая друг друга, они вошли в болото.
Через несколько минут глухая стена камыша и дождя надежно скрыла их от преследователей.
ПРОРЫВ
За несколько часов до начала выдвижения к рубежу атаки Железная совершенно неожиданно получила пополнение. К ней присоединилась большая группа бойцов и командиров 11-го механизированного корпуса, отходившая с боями с рубежей рек Свислочь, Россь, Щара. Такое усиление было очень кстати. Генерал Галицкий включил всех прибывших в свой основной отряд.
Едва растворилась во тьме мутная полоска подернутого тучами небосклона, Железная тремя колоннами по трем маршрутам двинулась к шоссе.
Солдаты шли молча, машины — с выключенными фарами. Повозочные держали за уздечки коней, опасаясь, как бы они своим ржаньем не выдали движения колонн. Конечно, тишину удавалось соблюдать относительную, но каждый старался не нарушать ее ни единым лишним звуком.
Нужно было продвинуться на 4 километра к югу, а затем внезапным ударом уничтожить и прорвать окружение. Раненые, двигавшиеся в общем строю, не отставали от здоровых. А тех, кому общий темп был уже не под силу, товарищи брали под руки и вели с собой.
К половине первого ночи Щука пропустил мимо себя бо́льшую часть отряда. Бойцы шли сначала в полный рост, потом, пригнувшись, потом поползли. Они тащили за собой пулеметы, которые предназначались для ведения кинжального огня, а также минометы, катили впереди себя орудия. Щука лежал у кромки болота. Начал накрапывать дождь. Реденькие капли падали на листья деревьев, на густые заросли папоротника, но майор не замечал их до тех пор, пока не смахнул рукой с собственных отяжелевших век, чтобы глянуть на небо. Черное, непроглядное, оно висело над самыми березами.
«Капает», — с досадой отметил Щука и вспомнил о тех ливнях, которые заливали землю, когда молнии рвали небо вдоль и поперек, а присмиревший лес стонал от грома и ударов ветра. Вот такая погода нужна была бы сейчас. «Впрочем, и за темноту спасибо», — подумал Щука, снова поднимая лицо кверху. И опять мелкий дождь напомнил ему мирную жизнь, все родное и бесконечно близкое, что за эти дни стало казаться чем-то призрачным и далеким.
В сознании его с головокружительной быстротой промелькнули события последних дней. Почему-то все это прошло перед ним через лица людей, которых он уже никогда больше не увидит, которые не вернулись с задания, погибли, но которые честно выполнили свой воинский долг. Щука вспомнил и людей, с которыми он через полчаса пойдет в бой и которые только что говорили на собрании коротко, сухо, словно рубили с плеча, что они зубами вгрызутся врагу в горло, но прорвут вражеское кольцо, что они не позволят, чтобы старейшая дивизия Красной Армии, бойцы которой еще в восемнадцатом году рапортовали великому Ленину о взятии его родного города Симбирска, дивизия, заслужившая наименование «Железная» и награжденная Почетным революционным Знаменем ЦИК, не раз получавшая благодарности командования в мирное время и прославившая себя в боях с белофиннами, — чтобы эта дивизия не дожила до победы.
«А где же Барбашов, что стало с нашим Знаменем?» — неожиданно резанула сознание Щуки жгучая мысль. Сегодня об этом Знамени столько говорили, выражая уверенность, что за Барбашова можно быть спокойным, что он обязательно выйдет. А если нет?..
Щуке вдруг стало холодно, он почувствовал, что по пояс мокрый. И вспомнил, что провалился в болото. Майор посмотрел на стоявшего рядом с ним командира стрелкового батальона.
— Хоть и дождь, а дальше двигаться нельзя. Мои ребята накануне взяли тут «языка», и сегодня гитлеровцы, конечно, не спят, — предупредил Щука комбата.
— Понял, — ответил комбат и ушел к своим подчиненным. А Щука по одному ему известным ориентирам отправился к передовым постам, через которые должен был проходить отряд во главе с комдивом.
В час ночи части дивизии сжались, как туго взведенная пружина, готовые по первому же сигналу рвануться вперед. И этот сигнал поступил. Ровно в час грянули орудия отряда подполковника Украинского. Гром артиллерийской канонады прокатился по всему фронту наступления Железной. Ударили пулеметы, автоматы, полетели гранаты. И перекрывая все это, над лесом раскатилось могучее русское «Ура!».
Поначалу противник молчал. Щуке даже показалось, что гитлеровцы вообще отошли из леска за дорогу. Но вот заговорили и немецкие пулеметы. Сомнений не оставалось: враг застигнут врасплох, ошеломлен внезапностью атаки.
Бой разгорался с каждой минутой. Интенсивность огня нарастала с обеих сторон. Скоро уже нельзя было разобрать, откуда наиболее злобно огрызаются фашисты. Однако можно было заметить, что бой все ближе перемещается к шоссе. Это значило,
