Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Получается, что все в этой повести, словно сами по себе: Вершинин, Окорок, Знобов; Син-Бин-У; Пеклеванов; Незеласов и Обаб. Отдельно – сопки, гаоляны, лес, море; отдельно – город, который надо взять; отдельно – бронепоезд 14–69. Так что действительно, особо «перекрашивать», как считал Сорокин, в своей повести Иванову не пришлось.
Неголубые «Голубые пески». Побратим из «Голого года»
И это настоящая загадка творчества Иванова. Объяснить ее можно, если вспомнить о юношеской мечте писателя дойти до Индии и о специфике евразийского склада и духе его писательского дара, который не мог оставаться только русским, российским, он всегда должен быть на грани с азиатским, восточным, иначе не зацветет всеми красками, ароматами, образами муза его мастерства. И не будет она расцветать всеми этими бесподобными сравнениями и метафорами, только подчеркивающими эту евразийскую грань, и что Воронский недальновидно уподобил «рисункам футуристического характера». Он и в новом произведении, принятом «Красной новью», – романе «Голубые пески», сразу заметил и тут же выделил «большевика, комиссара Ваську Запуса». Да и трудно не выделить, если он дан контрастом городу Павлодару и его обывателям, первым делом – подрядчику Кириллу Михеичу. И потому еще, что если паволдарец в целом наделен «животной тупостью», «страхом и непониманием» переживаемого – революции и ломки жизненного уклада, то Запус, наоборот, «удалый, беззаботный, беспечный, веселый, смешливый, немного озорной, юный, бабник, задорный, здоровый, какая-то легкость и уверенность в себе и в деле». Иванов писал в мемуарах о прототипе, приезжем из Питера матросе с такой же почти фамилией. Но ведь и Павлодар он изображал такой же прототипичный, с той разницей, что это его родной город, наряду с с. Лебяжьим.
Потому, может, как раз и Павлодар является главным героем этого романа, где на первый план выдвинут Кирилл Михеич Качанов, строящий церкви, создающий жизненную среду города, его охранитель, его голос, плоть и кровь. Роднит с городом его жена, которую зовут Фиоза – имя автобиографическое для Иванова, как у одной из его теток. А кто уж точно не родной Павлодару, так это Васька Запус – красный, в отличие от Артемия Трубычева, мужа сестры жены, с явно белым потенциалом. Воронский, сетуя на «растянутость» романа, не догадался, что он отчасти автобиографический, с заметной ностальгией по родным местам и своей юности. «Книга первая» романа – «Корабельная вольница» – рассказывает о штурме парохода «Андрей Первозванный», где расположился Запус со своим штабом и своей революцией. А вся «Книга вторая» посвящена ему, называясь «Комиссар Васька Запус». Правда, воевать здесь приходится в основном с женщинами, и не ему, а мужьям Фиозы и Олимпиады, жены Трубычева, с ними. В «китайской» «Книге третьей» романа комиссара Ваську чуть не убили при очередной смене власти – весной 1918 г., после восстания белочехов и белоказаков. В ней есть легенда о голубых песках – очередной вариант Беловодья, только «киргизский». Легенду рассказывает бывший инженер и хан Чокан Балиханов. Трубычев же, подобно Незеласову из «Бронепоезда», фатально одинок в окружении обольшевичившихся людей. Сцена его ареста весьма напоминает арест Унгерна, так же, как и эпизоды его допроса, есть в нем и что-то и от атаманов Красильникова, Анненкова, Кайгородова.
Легенда же о голубых песках о том, как некий древний народ («монгольская орда Быык-Буу») в поисках счастья забрел в пустыню с необычным, «отличного голубого цвета» песком, неотличимым от небесного. И это было указанием на то, что страна счастья находится где-то рядом, но остается недостижимой. Трудно было не понять общий смысл этого сказания: Монголия, куда бежали за лучшей долей, не спасла никого, став местом крушения надежд, а то и могилой. Но есть у этого цвета и еще один оттенок – ностальгии по родным местам, по Павлодару как «расширенному Лебяжьему». Потому и пески в романе – голубые.
После выхода «Голубых песков» отдельной книгой критики дружно отметили «растянутость» произведения, советовал избавить роман от «хаотичности и многословия» и его «учитель» Горький. Но как сокращать то, что растет и ширится в самом Иванове, когда местом действия его нового произведения является Павлодар и Лебяжье? Не говоря уже об общем духе и пафосе этих произведений, требовавших итоговых формулировок. Так, повесть «Бронепоезд 14–69» заканчивалась, в журнальном варианте, знаменательной фразой: «И было ему (“тщедушному солдатику”. – В. Я.) непонятно и стыдно не то за себя, не то за американца, не то за Россию, не то за Европу». Эти же стыд и боль за междоусобное братоубийство видны и в «Голубых песках», а в легенде о песках еще и разочарование в этих слишком голубых, на самом деле, «красных» мечтах о всеобщем счастье. Так что все говорит о том, что роман призван был быть обобщением и итогом, завершением какого-то важного и очень насыщенного периода творчества Иванова.
Хотя у самого Иванова могло быть, наоборот, ощущение начала пути. Если «Серапионовы братья» дали ему чувство свободы и раскрепощения – думать не о политике и экономике, а только о литературе, то журнал «Красная новь» дал почувствовать, что он действительно писатель. То есть тот, кто способен создать настоящее литературное произведение, где есть все, как положено: тема, идея, герои, стиль. Что он стал постоянным автором престижного лит. журнала. Что его читают, анализируют, хвалят настоящие литературные критики, утверждающие, что он нужен стране, обществу, людям. Воронский, написав и напечатав большой очерк об Иванове и его «Партизанских повестях», не дождавшись окончания публикации «Голубых песков», в конце 1922 г., несомненно, поднял его в своих глазах, заставил поверить, что он не завершает какой-то отрезок своего творчества, а только начинает. Сам факт создания романа, «Голубых песков», говорит о готовности Иванова стать настоящим писателем, без романа невозможным. Вместе с «Красной новью», с Воронским, с теми, кого он и Горький
