Заходер и все-все-все… - Заходер Галина Сергеевна

Но главное мое увлечение было впереди. Забросив все предыдущие, в середине восьмидесятых годов я начала шить ковры из лоскутков, от которых перешла к лоскутным картинам. И снова — покупка специальной машинки, ножниц, ниток, разнообразного материала, — лишь бы у меня было все в достатке, даже в избытке, для работы. Каждую новую картину Борис ожидал с интересом, хотел наблюдать этапы работы, хотя мне подчас не хотелось показывать неоконченное. Непременно посещал мои выставки. Написал предисловие к каталогу выставки, которая прошла в 1992 году в Пущине.

Не могу удержаться, чтобы не процитировать его слова о моих работах:

Оказывается, лоскутки могут многое: могут рассказать биографию художницы — с того самого момента, когда стилизованный аист приносит сверток с младенцем («Начало»), поведать о ее военном детстве (на мой взгляд, «Война» — одна из самых удачных работ: в зимнем небе удаляется самолет, а на заснеженном деревенском дворике осталась «раненая» снежная баба и валяются ярко-алые детские варежки).

И небанально говорить о любви — от «Любит — не любит» (с огромной ромашки обрывает невидимая рука лепестки) до «Любит» (сушится мужское белье на веревках, натянутых между деревьями)… И выразить поэтические или философские раздумья.

Вот «Время», где в песочных часах рассыпаются в прах, утекают материки Земли.

«Природа и мы» — бабочка, цепью прикованная к огромному ржавому замку…

«Последняя дверь» — отороченный огненно-красным черный квадрат. Зев печи крематория? Быть может.

А за ней — «Душа»: бархатно-черная ласточка, взмывающая в темное вечернее небо…

О технике забываешь, погружаясь в созданный художницей мир. И только радуешься тому, как фактура, материал становятся средством выразительности, словно рожденным вместе с замыслом именно этой картины, именно этого сюжета.

Так работает сверкающий белый с серебром трикотаж в «Войне», создавая пронзительное ощущение снега — такого, какой бывает только в детстве.

Подлинная цепочка — в картине «Природа и мы», подчеркивающая трепетную легкость, беспомощность прикованного мотылька…

Или старинные «бабушкины кружева» в полной изящества и ностальгии работе «Новейшiя моды 1903 года», воскрешающей молодость наших бабушек…

И тут хочется сказать два слова о том, о чем ныне, кажется, не принято говорить, — о ремесле. Во всех работах поражает уровень ремесла. Тщательность. Отделка. На ковер идет несколько тысяч лоскутков. И нигде ни одного кривого, небрежного стежка. Что это — трудолюбие, прилежание? Думается, нечто большее…

Что было для меня самой большой похвалой — он попросил украсить моими картинами нашу гостиную. Сама бы я не решилась. У нас не висело ни одной картины до этого. Разве что только икона Иоанна Богослова у него в кабинете да несколько икон моего детства — из дома бабушки.

Заходер придумал темы картин для любимого им игрушечного персонажа, назвав всю серию «Кое-что из частной жизни Матрешки».

Ванька-Встанька и Матрешка — два великих создания русского народа: символ его вечного материнства и его неистребимой жизненности, причем и к тому и к другому свойству человека относятся с большим юмором. (Из рабочей тетради Заходера.)

Серия начинается сценкой «Пылкий поклонник»: возле плетня — Снеговик с букетом-метлой, завернутым в целлофан, и Матрешка. «Любовный треугольник» — в качестве второго поклонника появился Ванька-Встанька с гармошкой в руках.

«Восемь девок — один я» — изображено семейство Матрешки и Ваньки-Встаньки, и каждый занят своим делом: Матрешка нянчит очередную дочку, дочки разного возраста, каждая в соответствии с ним ведет хозяйство, а глава семейства по-прежнему играет на гармошке. Как и во всяком почтенном семействе, имеется у них «Генеалогическое древо».

Еще тема — «таз», то есть нижняя часть этой несущей полезную информацию разъемной игрушки. Воистину — символ вечной женственности, неиссякаемого жизнелюбия и находчивости. Ведь таз — это и то, откуда по законам природы рождается потомство, но также — полезный в хозяйстве предмет, когда в нем же можно искупать дочку.

«Прогулка» — встреча Матрешки, обремененной своим потомством, с традиционной дымковской дамой в кринолине с собачкой на руках. Завершает серию «Святая Матрена». Возможно, спорное решение темы, но уж очень соблазнительно изобразить ее с нимбом.

Это была последняя серия работ в жанре «лоскутной пластики». У меня прошло семь выставок разного масштаба. К моменту, когда моя коллекция составила более 70 картин, наступил перерыв, который плавно перешел в занятие фотографией.

Я до сих пор так и не поняла, какое из моих увлечений или занятий было главным. Мне кажется, что я себя не нашла — слишком разбрасывалась. Но в момент увлечения — это и являлось главным. Одно утешает: Борис, наблюдая за мной во время работы, называл меня «Универсальный инструмент ГС», а другим обо мне говорил: «Галя — удивительно гармоничный человек». Именно эту фразу Боря произнес в наше последнее застолье, провозгласив тост в мою честь. Возможно, именно эта «гармоничность» и помешала мне стать чем-то конкретным — модельером, профессиональным художником или известным фотографом.

Но, по всеобщему признанию, я все-таки нашла себя по-настоящему в одном, очень важном для жизни деле — я стала неплохой женой. Об этом говорит моя картина «Любит». (Сушится мужское белье.) Ее упоминает Борис в предисловии к моему каталогу.

Боря, увидав, что я потеряла интерес к своему лоскутному увлечению, подарил мне фотокамеру. С безошибочным чутьем он понял, что я нуждаюсь в переходе к другой технике, чтобы полнее выразить мое зрительное и чувственное отношение к окружающему миру. И этот мир оказался всего лишь моей, нашей с ним деревенькой. (Помните эпиграф? Когда б не этот маленький мирок, мир для меня бы не был так широк.)

Да, это мир деревни Комаровка — с домиками, пришедшими из прошлого века (теперь уже — позапрошлого), с покосившимися заборами на берегу Клязьмы, с ее крутыми берегами, с выводками диких уток по весне, с водяными крысами. (Любя и жалея, Боря называл эту речушку «Клизьмой».) Я родилась в старинном городе Коврове на Владимирщине, и мое детство прошло все на той же вездесущей Клязьме.

Судьба словно ведет меня за руку по берегам этой реки. Мой предок, да уж и не столь отдаленный — родной дедушка Александр Георгиевич Треумов — прямой потомок почетного рода города Коврова. Таким образом, я правнучка одного из владельцев прядильно-ткацкой фабрики, которая, несмотря на переименование, в народе до сих пор так и называется Треумовской. Сам город Ковров оказал на мое творческое и нравственное воспитание огромное влияние. Как могло пройти бесследно детство, проведенное в большом доме, где в большой столовой, за большим столом с большим самоваром усаживалась большая семья. Моя семья. Я помню извозчиков, которые поджидали нас на вокзале, когда мы приезжали навестить родителей мамы. Запомнила историю сватовства моей бабушки.

Купеческая дочь, просватанная за нелюбимого, отправилась на свой последний перед свадьбой маскарад. Там, в Дворянском собрании, познакомилась со своим будущим мужем, который влюбился в нее, даже не видя лица. (По условию, которое поставил ей отец, отпуская на бал, она должна была, как Золушка, покинуть его до снятия масок, что послушная дочь и выполнила…)

Это готовый святочный рассказ, который я не преминула записать.

Был период, когда упоминать о родстве с фабрикантами было не принято. Сейчас город гордится своим прошлым. Меня пригласили в 2002 году на Рождественские чтения, которые проходят в городе уже более 10 лет. Эта замечательная традиция собирает до сотни гостей. В городском музее, который во времена молодости моей бабушки был тем самым Дворянским собранием, читают доклады о Владимирском крае, о его людях, о прошлом и настоящем города. (Вместо доклада я прочитала свой рассказ о бабушкином сватовстве.) В 2003 году музей приурочил к очередным чтениям выставку моих картин в одном из лучших своих залов — зале, где и встретились на балу дедушка и бабушка. К следующим чтениям, в 2004 году, меня пригласили вновь. Теперь уже с моими фотографиями. Это будет (если состоится) моя первая выставка фотографий, о которой мечтал Заходер.