Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Теперь, желая отомстить, латыши превратились в стойких сторонников коммунистов. Они закалились в жестоких испытаниях. Во время и после Гражданской войны они становились сотрудниками ЧК, гвардией коммунизма.

В формировании ядра будущей Красной армии принимали участие китайцы и монголы.

Среди угнетенных народов находились и литовцы. На протяжении столетий Литва входила в состав Польского государства. В давние времена польская королева вышла замуж за литовского короля. Затем часть польских земель стала собственностью российской короны. Живущие на этих землях литовцы и поляки всячески препятствовали этому. До Версальского мирного договора Польша и Литва оставались единым государством с двумя государственными языками. Согласно Версальскому мирному договору Литва превратилась в независимое государство, как и Польша, исповедовавшая шовинизм[26].

Коммунистам не везло с литовцами. Их врожденный патриотизм оказался сильнее всех соблазнов всемирного рая.

Коммунисты считали, что поляки, являясь угнетенной нацией, примут сторону красных и укрепят ряды международного коммунистического движения. Но они забыли, что каждый поляк давно вынашивал мечту о независимой родине. Польша превыше всего! Поляки изучали свою историю не по учебникам, а по запрещенным книгам, получаемым контрабандным путем. Они узнавали историю из разговоров отцов и матерей, бабушек и дедушек, принимавших участие в восстании 1863–1864 годов, которое царское правительство России подавило с помощью военной силы. Поляки всегда стремились к восстановлению национальной независимости Польши. В 1905 году даже детей подвергали наказаниям в школах за то, что отказывались читать молитвы на русском языке.

У моей тети было шесть сыновей. В 1906 году трое из них эмигрировали: один в Германию, а двое в Австрию. Трое младших остались в России. Во время войны все шестеро служили в разных армиях. Тетина семья не являлась исключением, во многих польских семьях складывалась подобная ситуация. Польша была перенаселена, и поляки были вынуждены переезжать в Россию. В личном плане у поляков складывались дружеские отношения с русскими, чего нельзя сказать о карьерном росте. Наш полковник всю жизнь прослужил в царской армии. Если бы он не был поляком, да к тому же католиком, то наверняка стал бы генералом. В военном училище у меня были высшие баллы по теории и практике. В связи с чем я предполагал, что займу место командира эскадрона. Однако это место занял русский парень, имевший более низкие баллы после окончания училища. Надо признать, что в целом поляков не слишком притесняли, но они всегда были свободолюбивой нацией и не могли мириться с чувством собственной зависимости и потерей независимости своей родины.

Большинство уланов нашего полка с готовностью пошли служить в царскую армию из-за обещания, что в случае победы союзников Польша обретет независимость. Правительство Керенского весьма туманно высказывалось в отношении этого обещания. Коммунистические идеи и лозунги вообще обходили эту тему стороной. Но поляки моего поколения не могли жить без мечты о свободной и независимой Польше. Поэтому теперь, когда коммунисты стали внушать, что у России и Польши общий источник напастей, уланы не хотели их слушать.

После долгих уговоров коммунисты обычно говорили:

– Разве вы не хотите оказаться на стороне правых?

– Да, – отвечали уланы, – хотим. Но для нас этой правой стороной является Польша. Единственное, что мы хотим, – это вернуться в Польшу. Как только мы окажемся там, сразу поймем, что правильно, а что нет. Никак не раньше. Вы же не можете сказать, что творится у нас дома, что происходит с нашим народом. Мы все должны увидеть собственными глазами.

– Правильно, но ведь вы понимаете, – продолжал уговаривать коммунист, – что ваши польские помещики, фабриканты, банкиры создадут новое капиталистическое государство с королем, который станет марионеткой в их руках, или с марионеточным парламентом. Разве вы хотите вернуться к старой системе тирании, под которой вы жили в условиях царского режима?

– Согласны, – с типичным крестьянским упрямством отвечали уланы, – русский царь был деспотом, но польские короли совсем другие. За всю нашу историю не было ни одного короля-тирана. Мы избирали своих королей.

Действительно, любой член сената мог встать и наложить вето на любое предложение, даже со стороны короля. Историки утверждают, что именно в этом заключалась причина крушения Польши. Вполне вероятно, но в поляках, вне зависимости от происхождения, социального положения, очень развито чувство свободы и независимости. Польское свободолюбие – врожденное качество, часть политического кредо личной и общественной жизни.

Однако коммунисты не успокаивались и пытались воздействовать на уланов с другой стороны, отделить рядовых от офицеров. Офицеры относятся к правящему классу. Они «белоручки». Люди, вызывающие презрение. «Белоручки» не могут понимать людей с «мозолистыми руками». Только «мозолистая рука» может быть рукой товарища.

Однако «белоручек» и «мозолистые руки» объединяет единый польский язык. В Польше всех называют «пан». Это относится и к повару, и к официанту, и к банкиру. Для улана я был «пан поручик», а он для меня «пан улан». В годы военных лишений уланы не думали, что я лучше любого из них, так же как я не считал никого из них хуже себя. А что теперь? Мы все были поляками. У нас у всех были грязные мозолистые руки. Так что идея с «белоручками» тоже не проходила.

Среди уланов, конечно, были и городские жители, рабочие с фабрик и заводов. Они понимали коммунистов, поскольку испытали на себе все «прелести» капитализма: десятичасовой рабочий день, безработицу, нищенскую оплату труда. Но в нашем полку они были в абсолютном меньшинстве. И постепенно исчезали, один за другим. За небольшой промежуток времени мы недосчитались пятнадцати польских коммунистов, и никто не пытался отыскать их. Их отсутствие не сказалось на общем положении дел.

Зато среди русских влияние коммунистов распространялось со скоростью лесного пожара. Русские солдаты братались с немецкими и австрийскими солдатами, устраивали митинги и вступали в споры. Таким образом, армия теряла часть за частью. От русской части, остановившейся в той же деревне, что и мы, через несколько дней осталась лишь горстка офицеров; солдаты, захватив винтовки, отправились по домам.

Мы узнавали коммунистов и агитаторов с первого взгляда. Несмотря на то что они потерпели неудачу с нашими парнями, агитаторы по-прежнему поддерживали с нами дружеские отношения. Многие из них были неисправимыми идеалистами и испытывали смертельный страх перед беспощадным, жестоким и фанатичным большинством своей партии. Фанатики вызывали и у нас тревогу. «Кто не с нами, тот против нас», – говорили они, недовольные нашим присутствием. Оставшиеся в одиночестве, сбитые с толку русские офицеры жались к нам, умоляя принять их в наш полк, словно мы были спасительной скалой в бурном водовороте событий. Узнав об этом, коммунисты стали с удвоенным вниманием следить за нами.