Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг

не был знаком с еврейскими обычаями, даже его жаргонная речь была груба, неотесанна, с примесью многих «мужицких» слов, так что, женившись на копылянке и поселившись в Копыле, городе ученом и манерном par excellence, он был бьющей в глаза аномалиею. О нем рассказывали много смешных анекдотов. Так, например, когда в годовщину смерти его отца для отслужения панихиды шамеш обратился к нему с вопросом об имени и отчестве его отца, Иоэль бухнул громко: «Иоське» вместо библейского «Иосиф»; когда же шамеш настаивал на указании и имени деда, Ноэль возмущенно крикнул: «А мне, мерзавец, откуда это знать?! Черт его знает, как его звали!» Известна была его альтернатива: «Тятя! или ты иди на мельницу, а я пойду спать — или я пойду спать, а ты иди на мельницу». Копыльцы шутили над Иоэлем, но он не обращал на них ни малейшего внимания. Жена его была искусная пекарша, ее булки и крендели были известны во всем околотке; она работала у него с утра до вечера, а он, высокий, широкоплечий и здоровенный, весь день таскал ей муку, дрова и воду, вполне довольный собою и своею женою, и свысока смотрел на дряхлых тунеядцев, «банккветчеров», как он называл ученых, корпящих постоянно над книгою, вместо того чтобы дело делать, и держался от них подальше. Даже о Боге, грешно сказать, он не был высокого мнения, и когда ему о нем напоминали, он говаривал: «Чтобы мне на болезнь истратить тот грош, который я имею от Бога . Чего я не зарабатывал своими десятью пальцами, того не имею!»

Ну, чудак же был этот Иоэль!

Когда на помолвках кто-то объяснял Иоэлю, какое это счастье для него, Иоэля, приобрести такого ученого зятя, как Хаим, он ответил: «Да, хорошего индюка я получил; но знаешь ли, когда мужику удается вкусить индючьего мяса? Когда индюк стал трефным и его можно купить за пятак».

Да, только благодаря своей «трефизне» Хаим попал в семью Иоэля!

Вскоре попал туда и Янкель. Тот самый аскет Янкель, который так еще недавно считал за грех видеть пред собою невинную тринадцатилетнюю шалунью Гинделе, теперь — такова сила прогресса! — взял да и влюбился по уши в золовку Хаима. Он со свойственной ему пылкостью быстро затеял дело о разводе со своею деревенскою женою и, добившись его, вступил в брак со своею возлюбленною.

XV. Моя первая помолвка

Пришла и моя очередь посвататься, хотя мне было всего пятнадцать лет. Я и отец принципиально были против ранних браков, но мама очень торопила. Папа, объясняла она мне, швыряет деньгами, о tachles (будущем, цели) не думает; капитала у нас нет, даром что считают нас богачами. Если партия будет заключена, и отец обяжется внести приданое, он внесет, пока место у него есть. А то вскоре кончается беловежское дело, и отец останется без места — тогда поздно будет. Она стала снова бомбардировать отца письмами и на этот раз, по-видимому, убедила его, ибо он приехал домой в необычное время — на Пасху, в самое горячее время в беловежском деле, время вывозки и связывания деревьев в плоты. Из многих предложенных партий, остановились на партии из города Z, находящегося в восьми милях от Копыля. Мехутон (отец невесты) был ламдон (ученый) и яхсон (аристократ), в его родословии числилось много раввинов, и он состоял в родстве со многими гвирами. Сам он был если не гвиром, то человеком состоятельным. А мехутенеста (мать невесты) была женщина редкостная. Родом из Курляндии, она, как вообще курляндки, сумела соединить в себе светскость с религиозностью, немецкую культурность со щепетильным соблюдением еврейских обрядов. Известно было даже, что она ездила на лечение и в Кранц, и в Франценсбад. В наше время поездка евреек за границу — обычное явление, тогда же это было признаком истинного благородства и зажиточности. Словом, партия была весьма подходящая.

Ввиду краткости отпуска отца пришлось действовать быстро. Эстафеты и шадхоны (их было двое) летели в Z. и обратно для установления условий предбрачного договора, а также времени и места помолвки. Последнее не было шуточным делом. Ехать на помолвку в Z. отец считал ниже своего достоинства, это значило бы признать преимущество над собою мехутона, значило бы, что отец мой особенно дорожит этою партиен). По той же причине мехутон ни за что не соглашался приехать в Копыль. Компромисс, однако ж, нашелся и состоял в том, что обе стороны согласились съехаться в одной корчме, находящейся в самой середине дороги, в одинаковом расстоянии как от Z., так и от Копыля. Съехаться установлено было в первый день после Пасхи.

В течение всего времени, когда шли переговоры и приготовления к помолвке, я находился в сильном душевном волнении. Уж давно, с тех пор как я познакомился с «Агават Цион», я носился с идеалом женской красоты и благородства, олицетворенным в дивной Тамаре, героине этого романа. Тамара стала моею сладкою мечтою в часы уединения днем и ночью. Без Тамары мир был бы бесцветен, скучен, неинтересен. Тамара существует. Она вечна, бессмертна; дух ее воплощается во все времена в новые тела, оживляя и восхищая все кругом себя. И отчего предлагаемой мне невесте не быть Тамарою? По описанию шадхонов, она прелестна, образованна, добра и благородна. Да, она Тамара, а я — ее Амнон! И я пишу ей восторженные стихи на древнееврейском языке. Одно из этих стихотворений, озаглавленное мною «Моей дорогой Тамаре», вышло даже очень удачным. Оно состояло из пятнадцати строф, по шести строк в каждой, в каждой же строке было по одиннадцати слов, и написано оно было благозвучными рифмами и по всем правилам грамматики и стихосложения. Хаим и Янкель долго смеялись, прочитав это стихотворение. «Где твоя Тамара? И какой ты Амнон?» — спрашивали они. Толкуй с ними! Они люди женатые. Янкель даже второй раз, и на «любовь», на эту «дщерь небесную», как называют ее поэты, они смотрят слишком грубо, материалистически. Им нужно все ощупывать пальцами. Но само стихотворение, его стиль и рифмы им очень понравились.

Наступил наконец с трепетом жданный день. Рано утром пред домом нашим стояли уже наготове четыре подводы. Отец, — натура широкая, — любивший бить на эффект, взял с собою на помолвку целую свиту, состоявшую из друзей и более видных родственников. Тут были и Берке-кантор, и Hoax Хавелес, и дядя р. Лейзерке, и мой бывший меламед р. Лейзер-Янкель — все