История ростовского летчика. Домой сквозь годы - Константин Владимирович Ярошенко
С учетом сроков их пребывания в Америке было около двенадцати встреч, пронесшихся, как одно мгновение. На каждой встрече мы не могли насмотреться друг на друга и наговориться, ведь было неизвестно, когда мы сможем увидеться в следующий раз, учитывая тот факт, как власти США годами мучили их с этими визами.
Когда оканчивалась очередная встреча, я не мог дождаться следующего свидания. Вика и Катя покупали мне все, что было, из небольшого выбора тюремных вендинг-машин. Эти несколько часов, проведенные вместе, и в самом деле пролетали, как одна секунда. Вроде, мои девочки только приехали, а уже нужно расставаться. Последнее свидание было особенно печальным, так как все знали, что они скоро улетят домой.
После их приезда стало тоскливо, хотя девчонки меня приободряли, однако голоса их выдавали, показывая, что им тоже не по себе. Меня все время буквально разрывало от того, что я ничем не могу помочь своей семье. Мне было жаль Вику, как она тянула на своих плечах все трудности, было крайне обидно, что я не мог быть рядом с Катей, не мог подсказать ей где-то и дать отцовский совет, если у нее возникали какие-либо трудности. Что я вообще лишен возможности участвовать в ее жизни.
В 2019 году Минюст РФ направил очередной запрос о моей передаче в РФ, а уполномоченный по правам человека в РФ Татьяна Николаевна Москалькова послала обращение генеральному прокурору США Уильяму Барру с просьбой «проявить добрую волю» и принять решение о моей экстрадиции в Россию, учитывая значительный срок, уже проведенный мною в заключении, и в связи с прогрессирующим ухудшением моего здоровья.
Российский посол в Вашингтоне Анатолий Иванович Антонов тоже продолжил делать все возможное, чтобы ускорить мое возвращение домой, направив в очередной раз ноты в Госдеп США и Бюро тюрем.
Но, к сожалению, ничего не изменилось.
14. Санчасть в «Дэнбери»
Санчасть в «Дэнбери», когда началась пандемия, практически не работала. А вообще, если написать прошение о приеме, врач может принять только через месяц-полтора. При этом люди болели, но медпомощь им не оказывали. На всю огромную тюрьму там было только два врача: стоматолог (он просто вырывал зубы, когда они болят) и… гинеколог!!! Вы понимаете? В мужской тюрьме идти на прием к гинекологу – это же абсурд!
Когда тяжело заболел мой сосед и начал задыхаться, мы взмолились: помогите человеку! В ответ услышали: «Пусть полежит, все пройдет». Он лег и примерно через три дня умер. Прошло.
Однажды один из заключенных спросил, когда будет проведен тест на коронавирус. На это администрация тюрьмы ответила, что, по их мнению, у всех есть вирус, но тесты для каждого на данном этапе проводиться не будут.
Лишь 23 апреля 2020 года меня все же направили на медицинское обследование – после того, как я пожаловался на явные симптомы коронавируса. Но это только после того, как скончался мой сокамерник. Койка умершего находилась в двух метрах от моей. Сокамернику отказывали в медицинской помощи на протяжении трех дней и отправили на изоляцию только тогда, когда его состояние стало критическим. Он физически не мог вставать и стал задыхаться, а 19 апреля умер.
В тюрьме все заключенные заболели COVID-19, а у нас была общая камера, без вентиляции, и поэтому не заразиться было невозможно.
Генпрокурор США назвал тюрьму «Дэнбери» одной из наиболее пострадавших от пандемии коронавируса и призвал как можно быстрее перевести большинство отбывающих там срок на режим домашнего заключения. Ситуацию, с которой столкнулось Федеральное бюро тюрем, считали чрезвычайной.
Когда эпидемия стала очевидной, в тюрьме все блоки поставили на изоляцию, санчасть тоже закрыли. У меня было явное ощущение, что я тоже заразился, потому что повысилась температура, появился сухой кашель. Тест на коронавирус мне не сделали, сказали, что его делают только тем, у кого уже имеются очень серьезные симптомы заражения. Зато мне выдали медицинскую маску. Одну…
На самом деле я больше полугода ожидал решения по поводу моего освобождения в связи с COVID-19. Мы с моим адвокатом направили запрос об уменьшении срока или освобождении (или переводе в РФ) на основании нового закона, связанного с ковидом. Но решения не последовало. Это очень и очень странно, так как судьи выносят решения по освобождению заключенных, основываясь на законе, который у них называется «Освобождение из сострадания», в течение двух-трех недель, максимум – двух месяцев, но в отношении меня окружной судья Джед Ракофф никакого решения не вынес.
С марта 2021 года я неоднократно в письменной и устной форме просил о помощи или о том, чтобы увидеть представителя медсанчасти. Но никакой реакции. Я постоянно был на связи с посольством России. Говорил им, что мои просьбы игнорируют. Посольство всегда незамедлительно и очень четко реагировало, и тюрьма тогда проводила хоть какие-то действия. Но не в этот раз. Они направили несколько требований и просьб в адрес тюрьмы и Минюста США, но в ответ получили молчание. После этого представители посольства позвонили директору тюрьмы. После звонка меня вызвали в санчасть, но не для оказания помощи, а лишь затем, чтобы устроить мне в грубой форме «разбор полетов». Они заявили, что недовольны тем, что я постоянно жалуюсь посольству. На это я им ответил, что я был и остаюсь гражданином России и, кроме как к посольству, мне больше не к кому обратиться за помощью после того, как американцы похитили меня и подорвали мое здоровье.
Эти стрессы только ухудшали и так мое подавленное состояние. Я уже не говорю про зубы. Много месяцев оставшиеся зубы очень сильно болели. При этом санчасть предлагала только удаление, но мне уже и так практически нечем было есть.
А тут еще этот COVID-19.
В тюрьме «Дэнбери» были две сильные волны заболевания – весной и осенью. Позднее заключенных стали выпускать на тюремный двор, но только на час. А до этого мы больше года сидели полностью закрытыми в переполненных блоках.
Никаких улучшений в тюрьме «Дэнбери» после всех судебных решений в отношении этой тюрьмы и петиций не последовало. Все лишь ухудшалось.
В конце 2020 года заговорили о том, что меня могут перевести из федеральной тюрьмы «Дэнбери» в частное пенитенциарное учреждение.
Каждый перевод доставляет большие проблемы и ведет к потере многих вещей. Я просил наших дипломатов из посольства сделать все для того, чтобы меня оставили в покое.
А что же частная тюрьма? Это были бы
