Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Молодые люди идут к проспекту Арома. Хуана опускает голову, а отец Хавьера отстраняет жену и идет к парадному, которое осталось открытым. «Тут, откуда ни возьмись, появляется какой-то паршивый забулдыга, порядком, простите, дон Хавьерито, за выражение, косой, и сразу обращает на нас внимание, особенно на меня. Приятелей моих в один миг как ветром сдуло, и я остаюсь одна, то есть один, с глазу на глаз с этим пьянчугой. А тот с ходу начинает приставать, приглашает переспать и обещает подарить прехорошенькую штучку». Хавьер поджидает Хосе возле его дома. В этом квартале наряд Хавьера никого не удивляет. Отец добегает до дверей, и с презрительной улыбкой смотрит на сына. Хавьер отворяет калитку. На улице мало прохожих, холодно. Отойдя немного от дома, он останавливается и думает, как лучше добраться до района Капчи. «Потом этот тип, дон Хавьерито, пытается давать волю рукам. А я даже пожаловаться не могу карабинеру, который стоит на посту у префектуры. В конце концов я не выдерживаю, награждаю пьяницу увесистой пощечиной и говорю своим натуральным басом: «Пошел ты к такой-то матери!» Пьяница зашатался и от изумления прикрыл глаза, на отвислой губе у него показалась кровь». Киоскер заливается смехом… «Как это тяжело, старик», – говорит Хосе. Хавьер ласково смотрит ему в лицо. Чернушка провожает Хосе до дверей, двое ребятишек вцепились ей в юбку, не понимая, почему мать плачет. А та поднесла край передника ко рту и в бессильном отчаянии теребит его зубами. Лица Хуаны уже не различить. Отец стоит в дверях, заслоняя коридор. Чернушка и Хуана ничего не понимают, они только кусают свои фартуки и плачут. Стоя в дверях, отец подымает над головой кулак, но тут же опускает его, так ничего и не сказав. Вслед за ним из коридора появляется мать и кричит: «Постой!» Теперь Хавьеру надо решить, каким путем лучше добраться до района Капчи.
* * *
Наконец спуск кончился у последней галереи Царства. (До этого им пришлось миновать четвертый круг и пятый. Он, Хавьер, превращался на время в Вергилия, а потом в определенный момент необычайного путешествия утрачивал ипостась учителя и проводника, тогда как верный ученик начинал свою метаморфозу, превращаясь в Вергилия, – даже оливковая ветвь венчала его чело – и приобретал повадки учителя; ибо на пути к городу Хавьер был еще тем, кто отвечает, а Хосе – тем, кто спрашивает.) «Присядьте, товарищ», – сказал Он и протянул руку. (Раньше руку протягивал Хосе, указывая пальцем на белую громаду горы, выросшую перед ними. Хавьер взглянул на Ильимани[16] и поделился со своим другом всем, что знал, попросив его сидеть с закрытыми глазами, пока он будет рассказывать. Поезд наконец пробежал последние километры своего долгого однообразного пути через Альтиплано[17].) Хавьер ответил – да, они с товарищем прибыли вчера в ночь. Он посмотрел на людей, рассаживающихся возле Него, и улыбнулся такой располагающей, открытой улыбкой, что Хавьер даже усомнился, может ли человек, столь расположенный к откровенности и столь непосредственный, выполнять те задачи и нести ту ответственность, которые осуществляет и несет Он.
Хосе, человек, знавший больше других, больше Хавьера, что лишь доказывало величие дела, которому он себя посвятил (то было дело всей его жизни, единственное, которое позволило ему найти себя), потому что – Хавьер это понимал – нельзя сказать, что ему легко было оставить свою жену (бедную простодушную женщину, для которой все это было почти полной неожиданностью. Хосе любил называть жену «Чернушкой». Хавьер ее почти не знал. Действительно, он вспоминал, что видел ее дважды, в первый раз Хосе в восторге от нового товарища по партии пригласил его к себе и познакомил с женой, испытывая чувство, схожее с тем, которое, несомненно, испытывает ребенок, тайком показывая своему приятелю игрушку, принадлежащую ему одному. Хавьер подал ей руку и ощутил в своей ладони маленькую ладонь – такую хрупкую и бесплотную, что она никак не соединялась в его представлении с этой женщиной, которая не только безропотно тащила на своих плечах весь дом, но и работала в ткацкой мастерской вместе с мужем), – итак, Хосе задал какой-то вопрос, какой – Хавьер, будучи слишком возбужден и взволнован, не понял. Прежде чем ответить, Он шепотом переспросил товарища, сидевшего рядом. Потом коротко ответил и замолчал, а на лице его опять засветилась милая улыбка. Все подняли глаза на Хавьера. Он не сразу сообразил, что его о чем-то спрашивают. Не зная, что сказать, он посмотрел на Хосе. Приятель одобрительно кивнул, как бы подбадривая его и побуждая говорить, хотя Хавьер даже приблизительно не уловил смысла услышанного. Тогда Он обернулся к кому-то назад, как бы давая Хавьеру время собраться с мыслями. Хавьер чувствовал, что последнее слово фразы, которую Он произнес, застряло у него в ушах, словно легкое птичье перышко в тихом закутке: «Решение». Кто-то вышел из темноты, прорвав плотный круг желтого света. Потом Хавьер услышал позвякиванье стекла. «Кофе», – сказал Он. Рука (она чем-то напомнила Хавьеру руку Чернушки, тоже предложившей ему в тот вечер кофейку; он поспешил тогда согласиться, желал поближе сойтись с этой семьей, которая не знала, чем еще попотчевать молодого гостя из буржуазной семьи) поставила перед Командиром чашечку дымящегося кофе. Хавьер ответил: «Да». Голос его, казалось, прорвался с трудом, ободрав ему горло, потому что (он это знал) короткое
