Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
И в этом контексте фразы о том, что «по мере становления путинского общества закона и порядка бандитское кино в итоге утратило свой порождающий потенциал», выглядят как минимум наивно.
Не меньшей иронии следует удостоить и рассуждения о том, какими замечательными автоцитатами, скрытыми аллюзиями и интертекстами читаются бандитские фильмы Балабанова. Засовывать в этот жанр еще и некие многозначительные намеки само по себе так же непотребно, как, скажем, наполнять их глубокими философскими смыслами. Так и хочется порой невежливо одернуть высокоумных критиков кино: не надо искать черную кошку в абсолютно темной комнате, особенно когда ее там нет.
Гений правды и конъюнктуры
Согласен – он делал кино с увлечением, находил в этом смысл своей жизни. Да и кто бы отказался от такой возможности – вон ведь Бондарчуки и Тодоровские не ударились же в дауншифтинг, а взялись за унаследованное от предков творчество и разного рода бюджеты безо всякой оглядки на масштабы собственного дарования. Поди скажи им, что на детях гениев природа отдыхает.
Да – Балабанов любил кино и жил им, но и величия не надо искать там, где людей (неосознанно или сознательно) ввергают в депрессию, в духовную опустошенность и растерянность, да еще и в омофорах будто бы русскости, с участием батюшек, в красоте храмового зодчества – но и с показом откровенных сцен совокупления. Транслируя себя, свою боль и свой испуг перед жизнью и дополняя безнадегу в картину мира людям, не искушенным в аналитике подлинного и случайного в произведениях искусства. И всегда найдутся искусники растолковать, что то был истинно глас пророка.
Не скорбите, братия, и не унывайте, – завещал Сергий Радонежский, древний учитель. Но ведь здесь-то едва ли не все скорбь и уныние, едва ли не все – распад и деструкция…
Вот и друзья его старые, и Белкин, и Горенбург, и любят его, и жалеют, и всегда готовы вспомнить добрым словом, но последний, скажем, не стесняется и сбавить пафос: не считаю великим режиссером… (Цитирую по памяти. Кажется, он это сказал Дудю. Если ошибусь, Дудь, думаю, и не осудит.)
И говорит это Евгений Горенбург не от каких-то обид по части еврейскости, на которую Балабанов будто бы когда-то посягнул устами своего героя (К евреям как-то не очень…), а понимая Леху во всей его совокупности плюсов и минусов. Чисто по-приятельски. Возможно, просто не желая поднимать память о приятеле на недосягаемую для себя высоту, чтобы не было идиосинкразий и дискомфорта. Да они, насколько можно судить, и оставались друзьями, и ничто не отдалило их друг от друга после той фразы. Как и давно уже общим местом стало то, что среди лехиных друзей и знакомых было много евреев, о чем и Сельянов говорил, и другие.
Называя кого-то великим, особенно из рано ушедших, мы тем нередко подсознательно оправдываемся перед ними за то, что судьба нам отпустила побольше годков и бренных радостей.
И это я пишу – с пониманием, что оспорить можно всякое величие. И особенно сегодня, в эпоху абсолютного релятивизма. (Само собой – в меру отпущенной трибуны.) Как нет такой великой мудрой фразы, которой нельзя было бы противопоставить другую не менее мудрую и блистательно сформулированную, но при этом полностью противоположную по смыслу.
На дворе у нас эпоха, когда приоритетом стала не вертикаль культуры, а вертикаль власти. Тогда как первая, с ее восходящими пьедесталами ценностей, развалена в горизонталь, где нет ни высокого, ни низкого, а все смешано в одно болотное месиво – с лягушачьими бочажинами и невысокими кочками из тины на сгнившем пеньке. И прежде всего в сферах, удаленных от точных и естественных наук. Но даже и в них обнаруживается много спорного.
Так и сам я когда-то был автором статьи, называвшейся «Почему Эйнштейн показывал всем язык?». В ней, со ссылкой на университетского преподавателя физики Роберта Шлафли из Америки и на ректора МГУ академика Анатолия Логунова, шла вполне обоснованная речь о том, что творчество Альберта Эйнштейна было по большому счету плагиатом. Его научные подвиги, по мнению людей заслуженных, истинных корифеев точного знания, были почти мистификацией, и все, как в теории относительности, так и в других областях знания, заимствовано у Максвелла, Пуанкаре, Лоренца… И, таким образом, труд по теории относительности, который он написал в год Первой русской революции, был самой переоцененной и перехваленной научной книгой за всю историю физики. Это всего лишь искусно составленный плагиат. Монументальный образ ученого-творца и великого мудреца в руках «завистников» просто рассыпался в прах…
В итоге культ Альберта Эйнштейна, по уверениям его критиков, чье мнение я просуммировал, просто негативно повлиял на современную науку. Это привело к практике революционного и никуда не ведущего теоретизирования, нацеленного на ниспровержение подлинных авторитетов. Но значит ли это, что мнение Шлафли и Логунова или мое – им вдогонку – что-то изменило в общепринятой оценке заслуг смешного дядьки с грустным взглядом и высунутым языком? Нет, конечно же.
А значит ли, что Роберту Шлафли, понимая все это, не нужно было выступать с критикой Эйнштейна? И значит ли, что люди не должны всего этого знать?
Так и сам я (никому и не уподобляя себя) вполне сознаю, что мой критический опус о творчестве парня, которого считал когда-то своим другом, вряд ли будет удостоен быть услышанным и признанным широкой аудиторией.
Ту свою статью я заканчивал словами: Во времена постмодерна Альберт Эйнштейн остается самым известным ученым. Он давно уже ушел из жизни, но его статус в обывательском сознании стараниями масс-медиа заметно вырос со времени его кончины. Этот человек стал просто иконой, монументальным символом чьего-то интеллектуального превосходства. Нас уверяют, что эпоха либерализма в родном отечестве закончилась и сменилась всевластием силовой олигархии. Да где же? Только не в культуре. Ничего подобного – и органы зрения нам застят все те же – перечислять не будем, и сообщается о них все то же – исключительно в атрибутах величия, и сами мы по-прежнему должны огульно приходить в восторг от «культурного продукта», представляющего собой зачастую просто «микс» из мнимых ценностей и откровенного безобразия…
Смешав в этом невообразимом рагу традиционалистское и либеральное, русское и еврейское и приведя не вполне удачные сопоставления, я всего лишь и хотел сказать: постмодерн он и есть постмодерн, он приемлет все. Но это
