Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Элиот отказался. Работа в банке, хотя и утомительная, не грозила вступить в конфликт с его творческой и интеллектуальной жизнью. Возможно также, она придавала ему ореол исключительности, который исчез бы, вернись он к академической карьере. Элиот, который жил в эти годы бедно – Вивьен, по ее признанию, штопала ему нижнее белье – чувствовал себя своим среди аристократов вроде леди Оттолайн и Рассела. Неповторимая комбинация качеств, включая и экзотическую для поэта работу в банке, играла в этом не последнюю роль.
Айвор Ричардс, зайдя к нему в банк, «нашел его в полуподвале, похожего на темную птицу в кормушке, сутулящимся над большим столом, заваленным международной корреспонденцией всех сортов». Он «мог слышать постоянный стук каблуков в нескольких дюймах над головой у Элиота»[324].
Хотя в банке Элиота в очередной раз повысили, Паунд попытался организовать сбор средств для «спасения поэта». Четыре или пять спонсоров должны были гарантировать ему 400 фунтов в год, и тогда он смог бы покинуть банк. Инициатива эта ни к чему не привела – Элиот так и не решился уйти от Ллойда. Зарплата там была несколько больше, а главное, работа обеспечивала куда большую стабильность.
Характерно, что Элиот тоже беспокоился о Паунде. Он считал, что Паунд слишком конфликтен и напрасно создает себе влиятельных противников. Паунд к этому времени уже строил планы перебраться в Париж. Элиот когда-то сам думал остаться во Франции, но теперь выражал опасение, что Паунд в результате просто утратит связи с англоязычной литературной средой высокого уровня.
После сдачи в печать «Священного леса» Элиот почувствовал себя больным, но в августе намеревался предпринять очередную поездку во Францию. Вначале предполагалось, что он поедет с Эйкеном, но внезапно тот отказался. Для этого могли быть свои причины – много позже Эйкен писал, что к этому времени Элиот очень изменился, построив вокруг себя «непроницаемую стену», а Элиот раздраженно писал знакомым, что Эйкен «просто глуп». Вместо Эйкена с Элиотом поехал Уиндем Льюис. В Париже Элиот надеялся увидеться с Джойсом.
Вивьен оставалась в Англии, хотя перед поездкой Элиотам удалось выкроить несколько дней для совместного отдыха.
Элиот – матери: «Мы провели уикенд в Истборне, в гостях у друзей по имени Шиффы – очень милых евреев»[325].
Вивьен – Мэри Хатчинсон (о неожиданной оттепели в отношениях с Томом): «У меня с ним завязалось что-то вроде романа…Он начался, когда мы останавливались у Шиффов на уикэнд мира («день мира» стали отмечать в Англии после окончания войны. – С. С.). Ты не находишь иногда, что останавливаться в гостях очень способствует возрождению страсти?»[326]
Встреча с Джойсом в Париже сопровождалась по вине Паунда, неловким инцидентом. Элиот должен был передать посылку от Паунда. По воспоминаниям У. Льюиса, Джойс подошел со своим сыном Джорджио. Когда Джойс развернул посылку, внутри обнаружилась пара поношенных коричневых ботинок – трудно сказать, была это шутка Паунда, или он преувеличивал степень послевоенного обнищания в Париже. «‘‘О!’’ – воскликнул Джойс еле слышно»[327].
Для Элиота инцидент, впрочем, не имел серьезных последствий.
С. Шиффу Элиот писал: «Мы ужинали с Джойсом в Париже <…> Джойс тихий, скорее догматически настроенный человек и обладает (как, я уверен, большинство личностей, возвышающихся над другими) чувством собственной значимости. Ему свойственна серьезность, которая кажется более протестантской, чем католической. Очевидно, что он автор своих книг – в том смысле, что он сам производит впечатление достаточно значительного персонажа».
Из Парижа Элиот с Льюисом поехали в Бретань, а затем, взяв напрокат велосипеды, к истокам Луары. На обратном пути они снова задержались в Париже и во второй раз ужинали с Джойсом, а также со знаменитым итальянским философом Бенедетто Кроче.
В Лондон Элиот вернулся хорошо отдохнувшим. Тут его, впрочем, ждали новые заботы. Еще весной они с Вивьен начали поиски новой квартиры. Район постепенно деградировал – уличный шум, проституция, криминальные разборки. Однако послевоенные цены «кусались», «до 250 % от того, что мы платим сейчас», жаловался Элиот Паунду[328]. У. Льюису он писал о квартире, «которую пытался отбить у одной сумасшедшей гиены»[329].
В октябре в Лондоне появился Гарольд Петерс (с несколькими товарищами он пересек океан на яхте). Элиот провел с ним несколько дней.
Квартиру удалось снять, но в разгар переезда заболел отец Вивьен – именно он помог уладить проблемы с квартирой. У шестидесятипятилетнего Чарльза Хей-Вуда обнаружился абсцесс брюшной полости. Потребовалась немедленная операция, которую врачи провели дома. Антибиотиков еще не было. Отец Вивьен выжил, но поправлялся крайне медленно.
Первую ночь после операции Вивьен провела рядом с отцом, но это привело к психологическому коллапсу. Ей пришлось вернуться на старую квартиру. Организация ухода за больным выпала на долю Элиота, который продолжал работать в банке.
Переезд закончился только к середине ноября. Новый адрес, 9 Clarence Gate Gardens, оказался недалеко от Риджент-парка и от дома 221B по Бейкер-стрит, который Конан Дойль подарил своему Шерлоку Холмсу.
12
Элиот мог впервые встретить выражение «The Waste Land» («бесплодная земля», «пустошь»), читая книгу Джесси Уэстон «От ритуала к рыцарскому роману» (или рецензию на нее в TLS): «В отношении между Королем-Рыбаком и Бесплодной Землей… постулируется тесная связь жизненной силы одного и благополучия другой; и задача героя состоит в востановлении этой силы правителя с тем, чтобы земля могла перестать быть пустыней»[330].
К книге мисс Уэстон он отнесся не очень серьезно – в Гарварде хранится экземпляр с оставленной им надписью «этот экземпляр был у меня до написания “The Waste Land”». Там почти нет пометок, и не все страницы разрезаны, но это кое-что говорит о его методе работы над новой поэмой.
Новым в творчестве Элиота стало ощущение общности с современниками – творцами модернистской революции. Он избегал группировок – не стал «имажистом», держался в стороне от блумсберийцев. С Джойсом и Паундом его сближал интерес к традиции. Обращение к традиции происходило через голову недавних предшественников (таких как романтики) и вопреки современникам (например, футуристам), традицию разрушавшим.
Джойсом он восхищался: часть «Улисса» запретила цензура, но эта книга, писал Элиот, «поразила меня как едва ли не лучшая из тех, что я читал: я жил ею с тех пор…»[331]. Были и другие «товарищи по оружию», след которых остался в TWL,
