Таежный тупик. История семьи староверов Лыковых - Василий Михайлович Песков
То ли за разговором время летит, то ли легко нагруженная «вертушка» военных летит очень быстро, но вот уже река Еринат, вот маленький «шанхай» таежного поселенья. Ерофей показывает место на занесенной снегом каменистой косе. И мы садимся.
Встречает нас парень лет двадцати, явно из породы тех, кого Агафья тут окрестила «в уме не утвержденные». Помятая шапка, растерянный взгляд. Зовут Василием. Пришел сюда с друзьями пешком по осени. Друзья, прихватив у Агафьи даренное Ерофеем ружьишко, ушли, а Василий, имевший в котомке только гармонь, остался. И вот коротает тут зиму в молитвах и игре на гармонии.
– Что-то случилось?
– Агафья Карповна заболела…
Агафью Карповну застаем сидящей на печке одетой и с посошком. Подчеркнуто громко стонет. И сразу же о болезнях:
– Спина… Дров не могу принести. Даже тесто не можно месить…
«Обострение остеохондроза. Пульс – сто двадцать, давление – сто тридцать на восемьдесят…» – подводят итоги осмотра врачи.
– Что же делать? – спрашиваем мы с Николаем Николаевичем. Оказывается, Агафья желает, чтобы ее отвезли на Горячие Ключи. Избавление от недугов видит она только там. Ключи – это дикое место в тайге, где летом в дощатых домиках-шалашах обретается десятка два-три больных ревматизмами и хондрозами дикарей – без медицинского контроля они тут лечатся. Сейчас на «курорте» – снегу по пояс и никого, кто мог бы помочь, приглядеть за больной. К тому же врачи, знающие и другую болезнь Агафьи, говорят: при фиброме горячие ванны строго запрещены.
Выходим на минуту посовещаться, расспросить, что к чему, у окрещенного тут Василия-гармониста. Готов ли он остаться один при хозяйстве? Поколебавшись, парень кивает: готов…
– Агафья, – строго говорит Николай Николаевич, – о Горячих Ключах не может быть речи. Ты же с печи не можешь сползти. Выбирай сама, как поступить. Либо с козами, курами и собакой переправим тебя к родне, либо Василия оставим тут на хозяйстве, а тебя – в Абакан. В больнице подлечат, а мы тем временем сообщим родственникам и попросим приютить тебя до тепла. А там посмотрим.
Второй вариант Агафье нравится больше. Для порядка, улыбаясь, говорит:
– Ишо и третий выход имеитца – собрать все смертное в узелок и тут остаться.
Но решение принято. Со стонами, опираясь на посошок, спускается с печи и кличет Василия.
К быстрым сборам в этом «поместье» привыкли – вертолетчики всегда торопят. Но сейчас Агафья в затруднении. Что взять с собой?
– Василий, клади в мешок Псалтырь, кастрюльку, сухари, соль… – Сама снимает висящие на веревочке карманные часы, берет икону-складень, карандаши, бумагу, конверты. Между делом, морщась от боли, жалуется на крестника.
– Хлеб испечь не умеет. Картошку, не скажи посолить, не посолит. Избу топил – чуть не сжег потолок. У меня сердце птицею бьется, а ему ничто – сидит играет в гармонь.
Василий с видом все уже слышавшего двоечника стоит, улыбаясь, тут же.
– Вот улечу, то-то уж наиграешься, – с детским ехидством смотрит крестная мать на Василия-гармониста.
Дается наказ Василию вовремя кормить коз, глядеть за курами, прогонять птиц, которые залетают в сени и дырявят мешки с крупою. Особый наказ о молитвах и о том, как важно вести счет дням.
– А то потеряешься, не будешь знать, то ли пост, то ли уже Воскресенье Христово.
Терпеливо летчики ждут, пока Агафья, опираясь на руку Николая Николаевича, обходит свое хозяйство. Постояла около равнодушных, жующих травинки коз, возле загона, где куры ворошили теплый навоз. Только собаке дано понять: хозяйка дома опять удаляется – жалобно пес визжит и рвется с веревки.
Дорожка к могиле отца не протоптана. Агафье хочется к кресту подойти. Но как с ее болями одолеть снег? Поколебавшись секунду, махнула рукой.
– Вчера сон дурной видела: будто разлучусь с этим домом…
Спускаемся с горки вниз к вертолету. Минут десять со ступеньки на ступеньку в снегу Николай Николаевич ведет обычно резвую, а теперь охающую на каждом шагу Агафью.
Возле «вертушки» летчики и врачи, не зная отношения пассажирки к фотографии, предлагают всем вместе сняться. Я гляжу на Агафью – такие просьбы обычно решительно отвергались – «не можно!». Теперь же Агафья вдруг садится на лесенку вертолета посреди всей компании. Я намеренно медлю. Она махнула рукой – чего уж…
В вертолет Агафья подняться не в состоянии. Ерофею приходится внести ее на руках. И сразу же мы поднимаемся. В последний момент видим стоящего на горе в одиночестве гармониста Василия.
– Ах, забыла сказать, чтоб картошку проращивал, – вздыхает Агафья, провожая глазами огород на горе, от которого подымаются струйки пара.
В вертолете два желтых запасных бака. К одному из них Агафья приваливается спиной. Недавно еще дивились мы первому ее воздушному путешествию. Теперь «вертушка» стала для нее делом обыденным – села, перекрестилась, достала часы на веревочке и успокоилась.
О нынешней дороговизне полетов Агафья осведомлена – «цё же это такое, все миллионы и миллионы…» – но в полной мере, чего стоит сейчас перелет, не понимает. Полагает, как видно: скажет Николай Николаевич с Василь Михалычем слово – и вертолет будет. На этот случай готова у нее и благодарность. Развязывает свою котомку и достает грубошерстный тугой, как валенок, вязаный носок. Второй связать дела не позволили, но непременно свяжет, вот с собой и пряжу взяла.
Все, конечно, носок очень хвалят. Ободренная мастерица заставляет меня разуться, примерить обновку. И тут же, вроде бы невзначай, замечание: де поездом-то к родне ехать долго и муторно, а вертолетом-то хорошо. Переглядываемся с Николаем Николаевичем – трудно таежному робинзону постичь мирские дела-проблемы.
Бодрости Агафье хватило ненадолго. Тряска болезни ее обострила. Попросилась лечь на сиденье. Опять села, достала часы. Потом устроилась на полу. Потом опять привалилась к баку с горючим. Бледная. Пульс – сто двадцать. Достали яблоки. Агафье выбрали самое крупное. Разломила пальцами, как щипцами. Черным ногтем начала методично соскабливать кожуру. Нехотя яблоко пожевала – «мутит…» Два часа полета вконец больную измучили. Но от лекарств отказалась – «много их пить-то вредно…».
В Абакане с аэродрома поехали мы домой к Николаю Николаевичу Савушкину.
Лифт, электричество, непривычный для таежницы городской порядок в жилье ничуть ее не смутили, не удивили. По-хозяйски распорядилась, где надо поставить сумку, достала сбитый из кедровых щепок ящик с иконой, спросила, как пройти «в нужное» место, и уселась, одним глазом поглядывая на телевизор.
Было это в четверг, 2 марта. «Мирская» жизнь пахнула с экрана
