Николай Островский - Раиса Порфирьевна Островская
Выступали комсомольцы и пионеры. Их краткие речи дышали молодостью и юношеским задором. Николай внимательно слушал.
Вдруг объявили:
— Слово имеет мать писателя-орденоносца Ольга Осиповна Островская.
Николай вздрогнул.
— Ну, мамуся, не подкачай, — с улыбкой проговорил и замер.
Когда утихли аплодисменты, она сказала:
— Милые друзья! Много я вам не буду говорить. Каждый отец и каждая мать поймут мое состояние. Я счастлива, что он еще живет и радует и людей и меня…
— Молодец, старушка, нашла нужное слово, — сказал Николай и облегченно вздохнул.
Выступил брат Николая — Дмитрий Алексеевич.
В заключение с большой речью, неоднократно прерываемой аплодисментами, выступил Григорий Иванович Петровский.
В комнате тесно: пришли гости с подарками. Николай ощупывает руками маленькую, изумительно выполненную в деталях модель вагонетки — она наполнена отборным, высокосортным антрацитом. Черный и блестящий, он отливает на изломах, как полированный. Потом Николай проводит рукой по мраморной доске. На ней укреплена маленькая модель пушки.
Кто-то включает вентилятор, объясняет:
— Это не простой вентилятор, не стандартный, не серийный, а вентилятор-уникум, он сделан без учета себестоимости и затраченного на него общественно полезного труда. А сделан он с одной только мыслью, чтобы любимый писатель, включая его, сказал: «Какую замечательную, удобную, приятную вещь сделали для меня комсомольцы Харьковского электромеханического завода!»
Постель Николая завалена книгами. Это произведения молодых украинских писателей и поэтов.
Читаю надписи авторов на книгах: «Самому мужественному среди нас, самому достойному», «Славе и гордости украинского комсомола».
Николай смущенно улыбается:
— Спасибо, хлопцы, спасибо.
На патефоне одна за другой сменяются привезенные в подарок пластинки. На патефоне — надпись: «Бойцу революции, орденоносцу, писателю Николаю Алексеевичу Островскому от Президиума ЦИК СССР».
Николаю рассказывают, что Харьковский велозавод делает для него специальную передвижную коляску. Он смеется:
— Замечательно! Устрою на ней скоростной пробег Сочи — Харьков.
Член бюро ЦК комсомола Украины говорит:
— Николай Алексеевич, ЦК комсомола Украины от имени всех украинских комсомольцев просит тебя принять участие в украинском съезде комсомола.
— Спасибо, ребята, — улыбается Николай, — большое спасибо. Поскольку я действительный член комсомола Украины, я всей душой с вами, но ведь съезду от присутствия одной только души без тела пользы мало.
— А радио? Протранслируем тебя как полагается!
— Правильно, очень здорово! — оживляется Островский. — Меня съезду, а съезд мне протранслировать! Так и передайте ребятам, что мандат делегата съезда приму с благодарностью.
Николай шутит по поводу своего состояния: температура, по его определению, иногда «устраивает штучки», сердце временами «выкидывает фортели».
— Но все зависит от меня, важно не поддаваться…
В передней — голоса. Еще гости. Пришли старые моряки с легендарного броненосца «Потемкин», хотят поздравить Островского с наградой. Они тоже недавно награждены — по случаю тридцатилетней годовщины восстания на броненосце. И вот славные ветераны революции стоят у постели Николая. Самому молодому из них шестьдесят. Николай тронут их посещением, порывисто, горячо отвечает на их рукопожатия. Он начинает говорить. Как всегда в минуты душевного подъема, он бледнеет. Он говорит о двух поколениях. О них, поднявших гордые знамена восстания, и о своих сверстниках, с честью пронесших это знамя до наших счастливых дней. Он говорит о наших кораблях, о наших лейтенантах, о наших маршалах и о наших матросах.
— Вы подняли знамя свободы, — звонко и отчетливо звучит голос Островского. — Вы начали борьбу за счастье. А мы, — и Николай попытался сделать движение, забыв о своей скованности, он словно хотел обвести рукой комсомольцев, обступивших его кровать. — А мы убережем это счастье и пронесем его в поколения!
Когда он закончил, наступила глубокая тишина. Слышно только, как шуршит вентилятор. Я вижу — один из стариков отошел в глубину комнаты и быстро смахнул слезу. Потом тишина прорывается: комсомольцы взволнованно жмут руки седым ветеранам революции и Николаю Островскому.
А потом — молодой голос:
— Николай Алексеевич! Лучшая ударница Киевской кондитерской фабрики Ната Сидорчук передает вам от имени своих товарищей шоколадный торт.
Торт водворяется на стол, который благодаря заботам Ольги Осиповны и Кати буквально сверкает.
— Спасибо, товарищи кондитеры, за торт, но… — лицо Николая принимает притворно сердитое выражение, — должен вам заявить, что ваш подарок мне определенно не нравится, и я вынужден распорядиться о его немедленном уничтожении. Ребята! Немедленно приступать к ликвидации объекта. Мама! Проследите и донесите мне об исполнении.
Ната с кондитерской фабрики улыбается этому грозному решению и любовно оправляет резную бумажную бахрому под тортом. А гости весело садятся за стол.
— Первый бокал, — говорит, вставая, член бюро ЦК комсомола, — за первого стахановца в литературе!
Гости шумно поддерживают этот тост.
Патефон гремит любимую песню Островского: «И тот, кто с песней по жизни шагает…»
— Споем, ребята! — кричит Николай. И все подхватывают: — «Тот никогда и нигде не пропадет!..»
Назавтра Николай опять заговорил об отъезде в Москву. С трудом мне удалось перевести разговор на другую тему…
День был полон хлопот. Вечером ожидались гости: Григорий Иванович Петровский с женой Доминикой Федоровной, новые комсомольские делегации.
Вот и вечер. Гости, Григорий Иванович, его жена и ребята — комсомольцы с разных заводов и предприятий Украины, отдают должное приготовлениям Ольги Осиповны. А она неутомимо угощает всех, подкладывает закуску. Весело и незаметно идет время. И вот в самый разгар веселья Николай объявляет:
— Дорогие друзья! Я прошу слова!
За минуту до этого шутил, смеялся, и вдруг серьезный, даже несколько официальный тон, прозвучавший таким резким контрастом, что все мгновенно смолкли.
— Так вот, друзья, — начинает Николай. — Мне необходимо ехать в Москву. Для своей будущей книги я должен проработать архивные материалы, первоисточники, огромное количество справочной литературы. Где я могу получить все это? Только в Москве! И следовательно…
— И следовательно, — вставил кто-то, — нужно ехать!
— Правильно! — подхватил Николай. — Но не так смотрят мама и врач… Мама! Не хмурься! Они в один голос требуют, чтобы я оставался в Сочи. И вот теперь я обращаюсь к вам, Григорий Иванович и ребята комсомольцы. Скажите свое веское слово!
Повисло молчание.
Кто-то звякнул о стакан ложечкой; этот звук показался страшно громким.
Григорий Иванович нахмурился и сказал:
— Ехать, сынок, нельзя! — И решительно черкнул ногтем по скатерти.
Я внимательно смотрела на Николая. По его лицу пробежала тень досады.
— Так. Ну а вы, ребята, что скажете? Посоветуйтесь между собой и скажите, ехать мне или нет?!
Комсомольцы отошли в угол и, сбившись в тесный кружок, стали шепотом переговариваться. Я краем уха слушала их разговор — там явно произошел раскол, противники энергично препирались, чувствовалось, что всей душой они хотят помочь Островскому… только как? Московские архивы и
