Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
Тут-то, именно в этот миг, из углового дома на развилке дорог резко полоснуло очередью из немецкого пулемета МГ. Я видел, как разлетелось вдребезги ветровое стекло Володькиного студера. Серега Жук моментально развернул турель бронетранспортера и врезал из крупнокалиберного пулемета по окнам углового дома. Немецкий МГ замолк.
Стало ясно – пулеметная точка углового дома в Саттельбахе прикрывала путь на Майерлинг в объезд через Хайлигенкрейц. Они пропустили наш бронетранспортер, приняв его за свой. Мы проходили мимо них левым бортом, а надпись «Москва» была по правой стороне.
Борис Израилов, резко развернув броневик, вплотную подошел к тому дому, откуда бил пулемет МГ. В зияющей дыре разбитого окна торчал опрокинувшийся ствол замолчавшего пулемета. Борис из пехотного десанта быстро соскочил на землю и, стреляя от живота, ринулся в дом. За ним последовало несколько солдат – и пехотных, и наших. Стрельба внезапно утихла, и вышедший на крыльцо Серега Жук самодовольно крикнул:
– Порядок, товарищ старший лейтенант, заходите!
Я вошел в дом. Внутренность типичной австрийской крестьянской горницы с черным распятием и литографиями на религиозные темы. Стены изрешечены пулями нашего крупнокалиберного пулемета – у крайнего углового окна опрокинувшийся МГ, стреляные гильзы и венгерская гонведка.
Из дальних комнат солдаты тащат старика-австрийца, грубо толкая его в спину и прихватив за шиворот серой тирольской куртки с зелеными воротником и лацканами. Старик, видно по всему, крепкого сложения. Хмурый взгляд из-под густых нависших бровей, закрученные вверх усы и седой ежик волос, жилистые руки подняты вверх. Солдаты выталкивают старика на середину комнаты. Борис, по кличке Зверь, спрашивает его вначале по-венгерски, а потом и по-немецки: кто стрелял и куда скрылись пулеметчики? Совершенно очевидно, что стрелял не этот старик в тирольской куртке. Но ясно и другое – он, несомненно, знает, куда скрылись люди пулеметного расчета. Далеко уйти они не могли. Старик упорно молчит, глядя на нас отсутствующим, бесстрастным взглядом.
– Нун, вохин варен дох дие Машиненгевеер шютце гефлоеэн? (Итак, куда же скрылся пулеметчик?)
Взгляд Бориса наливается холодной жестокостью, руки отвинчивают шомпол карабина.
– Йетцт верде ихь мит диезем остеррейхишен Эберандерс шпрехен. (Сейчас я не так с ним поговорю. Австрийский боров.) – И, взмахнув шомполом со свистом, Борис-Зверь резко выкрикнул: – Дие Пингер ауф ден Тыш! (Пальцы на стол!)
Ужас! Непередаваемый словами ужас отобразился в поблекших глазах старика. Очевидно, он понял, что шутки тут неуместны и что этот молодой, великолепно изъясняющийся и по-венгерски, и по-немецки человек должен быть решительным, неумолимым и беспредельно жестоким – нет в нем ни сострадания, ни жалости, ни волнения.
Я молча стоял в стороне, наблюдая за происходящим. Я понимал свое бессилие – я никоим образом не мог повлиять на ход событий. Я знал: без угрозы старик не откроет пулеметчиков, а они где-то рядом и могут в любой момент нанести удар в спину. Тогда наш «гуманизм» может обернуться для нас трагедией и стоить многих и многих жизней.
Старик обвел взглядом всех присутствующих в комнате. Но увидел на лицах солдат лишь одно выражение ненависти. Борис молча выжидал – он знал: его прием уже подействовал. Старик медленно, спрятав свои жилистые руки за спину и не произнося ни слова, одним взглядом указал на платяной шкаф, стоявший в комнате у стены. Солдаты бросились туда, открыли дверцы, но шкаф был пуст. Старик же молча и упорно указывал на шкаф, на то место, где он стоял. Тут только мы сообразили, что шкаф подвинут вдоль стены, и рядом видно место на полу, где он стоял раньше. Быстро отодвинув его в сторону, мы обнаружили хорошо пригнанное творило люка в подполье. Открыв его, Борис крикнул:
– Херауф гейен! (Выходи наверх!)
В ответ раздался выстрел из пистолета, и пуля пробила пол рядом с тем местом, где стоял Борис. В погреб, одна за другой, полетели гранаты, и взрывы сотрясли подполье. Старик в изнеможении сидел около стола на стуле, подперев голову натруженными крестьянскими руками.
Забрав пулемет МГ и металлические ящики с патронами, мы вышли на улицу. По направлению к нам шли командиры полков – Шаблий и Федотов, Воронцов, Гуленко и Каторшин в сопровождении автоматчиков пехотных и наших. Выслушав доклад, подполковник Шаблий предложил Федотову более не рисковать:
– Неизвестно, что у них там еще на дороге через Хайлигенкрайц. Нужно пробиваться здесь, по шоссе. Через завал.
– Не исключено, что за завалом у них могут быть бронетранспортеры, – подал реплику начальник разведки полка Гуленко.
– Пустим вперед два самохваловских орудия под прикрытием нашего бронетранспортера, – предлагает Шаблий, – пехотинцы помогут.
– Так и решаем! – соглашается и резюмирует подполковник Федотов.
Солнце быстро садилось за хребтом, и, хотя небо оставалось еще прозрачным и светлым, в долине сгущались сумерки, и становилось прохладно.
От развилки у Саттельбаха до завала, обнаруженного по дороге на Майерлинг, набиралось около двух километров. Завал находился за поворотом шоссе и был рассчитан на внезапность. Однако, разведанный заранее, он терял уже основное свое качество – элемент неожиданности. И давал нам возможность скрытого подхода и сосредоточения на предельно близком расстоянии. Впереди, под прикрытием нашего бронетранспортера, шла рота автоматчиков. Особенный, характерный шум трофейного броневика мог, несомненно, ввести противника в заблуждение. Следом шли орудия самохваловского дивизиона, управление полка и подручная минометная батарея.
Не доходя до поворота, пушкари сняли орудия с передков и, прикрываясь щитами, стали выдвигать свои трехдюймовки на прямую наводку. 1200 килограммов – вес все-таки немалый, хоть и на резиновом ходу, но помогала пехота. Ночные сумерки помогли выкатить орудия на огневые позиции и с ходу врезать по завалу. К пушкам тотчас присоединилась подручная батарея и турель крупнокалиберного пулемета на нашем бронетранспортере. В ответ из-за завала дружно забили две турели немецких броневиков. Лающий звук, характерный для этих крупнокалиберных турелей, мешался с резкими пушечными выстрелами и тупыми, лопающимися разрывами мин. За какие-то считаные минуты пушкари выпустили по двадцать снарядов на орудие, не считая полусотни наших мин. Светящиеся красные ленты трассирующих пуль крупнокалиберных пулеметов летели в обоих направлениях. И все это наполняло тихие весенние сумерки воющей, лающей, гремящей, бухающей и хлопающей какофонией.
Наконец по удаляющемуся звуку и направлению трассирующих пуль стало ясно, что бронетранспортеры противника отходят.
Когда федотовские автоматчики ринулись через завал, защитники его лежали в мертвых, разбросанных позах. Кувырнувшись мотором, с подорванным рулевым колесом, стоял уже безмолвный бронетранспортер, совершенно такой же, как и наш. Жук и Израилов кинулись извлекать из подбитой машины патронные ленты для турели и прочие нужные запасные части.
Среди пехотных и у пушкарей оказалось несколько человек раненых и убитых.
Окончательно
