Мария Склодовская-Кюри - Дмитрий Прокопец
— Мама, ты должна это увидеть!
Двор заполнен людьми, мимо проходит сестра милосердия, двое санитаров бегут со сложенными носилками. Вот, опираясь на костыли, из дверей выходит, вернее, ковыляет совсем молодой парень. Он не старше Ирен. А быть может, даже моложе…
И повсюду тот же самый, никому, кроме Марии, не слышный запах — запах неминуемой смерти, гибели, от которой никак не спастись.
— Я никуда не пойду.
— Мама, ты думаешь, что ничем не можешь помочь?
— Я немолода, я женщина…
— Мама, в стране война, а в медицине настоящая катастрофа!
— Я не войду в твою больницу!
Ирен зыркнула на мать и решительно тряхнула кудрями:
— Я знаю, мама. Тогда они выйдут к тебе.
И Ирен решительно распахнула дверцу машины. Должно быть, ее здесь знали и сегодня ждали. Не прошло и двух минут, как во дворе показались три инвалидных коляски, которые катили сестры милосердия.
Мария осторожно выбралась из машины. Она остановилась в нескольких шагах от колясок и всмотрелась в лица сидевших в них мужчин… Нет, совсем мальчишек.
— Мама, это Анри!
Парнишка, сидевший справа, слегка кивнул. Должно быть, когда-то он был высоким, смешным, с нелепо болтающимися руками, может быть, в коротковатых брюках. Но теперь, Мария увидела это и сразу же отвела взгляд, любые брюки будут ему длинны, ведь страшная война и решительная медицина лишили его обеих ног — они были отрезаны чуть выше колена. Обтянутые длинной рубахой, эти ноги-обрубки притягивали взгляд Марии, тогда как ей хотелось никогда этого не видеть.
— Здравствуй, Анри! — проговорила Мария.
— Обе ноги Анри ампутированы… — Ирен перешла ко второй инвалидной коляске. — Это Паскаль…
— Здравствуй, Паскаль, — проговорила мадам Кюри.
Юноша кивнул в ответ. Он сидел в коляске как-то странно, но уже через мгновение Мария поняла, что рук у парня нет, а два коротких обрубка, замотанные длинными рукавами рубахи, он пытается спрятать под темно-синим плащом, который обычно надевают медицинские сестры. Лицо Паскаля было изранено, но в глазах горела жажда мести.
«Господи, какой ужас… — Мария едва сдерживалась, чтобы не убежать. Но убежать, конечно, было некуда. — Да, на улицах еще не встретишь таких израненных парней. Но это может измениться в любую минуту…»
— Обе руки Паскаля ампутировали из-за того, что не смогли сразу обнаружить все осколки… — Ирен была безжалостна. — А это Габриэль…
Судьба, как показалось Марии, к Габриэлю оказалась милосердна. У него не было только одной, левой, руки. Мария отвернулась — зрелище чужих страданий она вынести не могла. Тем более страданий этих совсем молодых мужчин. Мария сделала дочери знак и повернулась спиной к трем инвалидным коляскам и людям, в них сидящим. Ноги едва держали ее, но не из-за болезненной слабости. Ее мучил невероятный стыд — как она могла, как у нее хватило совести пытаться не замечать этого ужаса, пытаться остаться в стороне, заниматься своей наукой, которая принесет пользу, быть может, еще нескоро.
— Я не хочу смотреть на них, как на экспонаты в музее! — сквозь слезы проговорила Мария.
— Этих ребят не оперируют, их рубят. Медики просто не могут иначе…
— Это ужасная трагедия, я понимаю…
Дочь перебила ее:
— Мама, это не медицина, это убийство, только медленное!..
— Но чего ты хочешь от меня?
— Мамочка, ты Мари Кюри! У тебя знания, у тебя силы… Пора сделать эту войну своей! Пожалуйста!
В глазах Ирен стояли слезы, слезы отчаяния. Мария почувствовала, что и под ее веками нестерпимо жжет. Да, девочка права — у нее, кроме знаний, есть и возможности хоть немного облегчить страдания раненых, во всяком случае сделать так, чтобы они не становились инвалидами после пустякового ранения. Мадам Кюри показалось, что эти трое парней — Анри, Паскаль и Габриэль — тоже смотрят на нее с надеждой.
«Девочка права… Я должна! И Пьер сказал бы то же самое!»
Уже на следующий день она переступила порог Академии. Теперь профессор Липпман, некогда давший ей первое задание, был уже министром по науке. Он стал еще тучнее, а стекла пенсне поблескивали еще более саркастично.
— Как министр по науке я хочу сказать…
Мария решительно перебила начавшуюся речь:
— Молодые парни умирают… Как министр по ученым…
— …по науке, — сердито поправил Липпман, — министр по науке…
— Да, министр по науке, вы просто обязаны…
— Мадам, я вижу, что ваше высокомерие осталось при вас…
— Профессор Липпман, я никогда вам не нравилась…
— Вопрос не в том, нравитесь вы мне или нет.
— Конечно, вопрос в уважении. Сейчас вы вынуждены мне его выказывать. Так вот, я еще раз повторю: с передвижными радиологическими станциями можно будет делать рентген прямо в госпитале, а потом уже решать, нужна ли ампутация. Вы, конечно, понимаете, сколь это важно…
— Мадам Кюри, все обстоит совершенно иначе. На мой взгляд, непрактичные меры предлагает женщина, известная мне своей практичностью…
Они вошли в длинную приемную Липпмана, заваленную папками и заставленную забитыми документами шкафами. В трех углах приемной трудились три секретаря — молодые мужчины, обещавшие по прошествии времени стать точными копиями своего патрона — равнодушными, наглыми и радеющими исключительно о собственном благе.
— Практичностью… Ну что ж. Мне нужны финансы, допуск и возможность добраться до поля боя. Вы должны это предоставить!..
— Мадам, но почему же я должен это сделать?
— Отчасти потому, что это поможет стране. И отчасти потому, что это поможет мне. Но в основном потому, что я больна и устала. Я кашляю кровью. И это мой последний бой. И я его выиграю!
— Мы оба устали, мадам Кюри, — заметил Липпман, скрываясь за дверью своего кабинета.
Мария вернулась домой разочарованная и в самом деле невероятно уставшая. Но уже к вечеру в дверь ее квартиры позвонили. Это был курьер с приглашением завтра, в одиннадцать «оказать честь» и «почтить своим присутствием» военное министерство, в здании которого «уважаемую мадам» будет ожидать министр обороны.
Утром, после бессонной ночи, Мария собиралась в министерство. Приступы кашля становились все более частыми. Она вспоминала, что точно так же кашлял Пьер. Да, похоже, вчера в пылу спора она оказалась права и впереди у нее и в самом деле последний бой. «Надо взять с собой Ирен. Девочка это затеяла, ей и продолжать, когда у меня сил не останется».
И уже без минуты одиннадцать две дамы входили в кабинет господина министра обороны. Вместе с премьером в кабинете их встретил господин Липпман. У Марии промелькнула мысль, что, вероятно, она была к нему несправедлива и за его равнодушием, похоже, скрывается нечто большее, чем радение только о собственном благополучии. Должно
