Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Три названные книги, основательно проштудированные, дали нам повод к оживленным дебатам. Янкеля возмущали крайнее вольнодумство и смелость выражений авторов этих произведений, особенно Мизеса и Реджио; я же и Хаим восторгались ими. Дебаты часто принимали характер горячих споров, доходивших до взаимных переругиваний. Споры эти, как это обыкновенно бывает, ни к чему не приводили; никто никого не переубеждал, и каждый оставался при своем мнении. Но дружба наша этим не нарушалась.
Трудно изобразить, какое впечатление произвел на нас первый еврейский роман, теперь почти забытый, — «Агават Цион» («Любовь Сиона») A. Мапу. Из однообразно серой, копеечно-меркантильной, мучительно гнетущей и шулхон-арухски щепетильной копыльской атмосферы мы чародейскою рукою вдруг перенесены были в невиданно чудную землю — в Палестину времени пышного расцвета ее культуры и поэзии, в золотой век царя Иезекии и пророка Исаии. Перед глазами нашими раскрывались восхитительные картины. Поля с высокими и густыми колосьями пшеницы и ячменя чередуются с горами, покрытыми виноградными лозами, гранатовыми и фиговыми деревьями и, оливковыми рощами; тут зеленые луга бассанские[82], на которых пасутся стада тучных овец и коров, ведомые беспечными пастухами и пастушками, а там долины; саронская с алыми розами и белыми лилиями и иерихонская со своими бальзамовыми плантациями. А на этих горах и холмах, долинах и лугах под палящими лучами палестинского солнца, жгущими кровь и румянящими ланиты юношей и листки роз, работает красивый, бодрый, жизнерадостный и свободный народ под недремлющим оком мировых великанов — кедров ливанских, вековых стражей этой чудной земли и немых свидетелей рождения, роста и развития ее смелого и трудолюбивого населения, орошавшего каждый клочок ее своим потом и защищавшего каждую ее пядь своей кровью.
А в Иерусалиме, в этой «владетельнице племени и начальствующей над областями» резиденции царской, с ее золоченым храмом на горе Мории и крепостью на Сионе, с ее высокими стенами и башнями, царскими дворцами и княжескими палатами, жизнь тоже кипит, бьет ключом, хотя она более утонченная. Иерусалимская знать любит роскошь, особенно женская ее половина, одевающаяся в тонкие дамасские ткани, любит по праздникам слушать в храме хоровую музыку, мелодии певцов-левитов и речи вдохновенных пророков. В семейных и товарищеских кругах за бокалами вина из собственных садов толкуют о видах на урожай хлебов и древесных плодов, оживленно беседуют о политике. Разбираются речи Исаии, то произносящего с высоты храмовой горы громовые филиппики против царского временщика Савны, направляющего молодого царя на ложный и опасный путь, то порицающего или одобряющего союз с тем или другим соседним народом. Вот грозный Санхерив со своими несметными полчищами направляется на Иудею, грозит местью за отказ в подчинении, за тайный ее союз с Египтом, но старейшины иерусалимские, в согласии с только что произнесенною речью пророка Исаии, и слышать не хотят о повиновении чужой грубой силе; они готовы мечом и копьем отстоять независимость своей родной земли; не впервые им сражаться за отечество. Еще более уверена в себе молодежь. Посмотрите на Амнона, прекрасного, мужественного и благородного юношу, героя нашего романа! Как красиво и уверенно сидит он на своем буйном вороном коне и как грациозно гарцует он на нем к восхищению своей возлюбленной черноокой Тамары! Ах, эти милые, дорогие, но несчастные существа! Они с раннего детства любят друг друга, любят любовью пламенною, возвышенною, тою любовью, о которой другая палестинская красавица, Суламифь, говорила:
Сильна, как смерть, любовь,
Свирепа, как преисподняя, ревность,
Стрелы ее — стрелы огненные,
Она — пламень Господень…
Злой рок, как часто это бывает, кует ковы этим благородным, чистым душам, коварные люди делают им препятствия на пути к соединению, но, как говорила та же Сулафимь:
Многие воды не могут потушить любви,
И могучие волны рек не зальют ее,
Все испытания, все страдания Амнона и Тамары еще более усиливают, еще более возвышают их любовь, И мы, читатели, переживаем с ними их страдания, горюем их горестью, плачем их слезами. Но Бог милостив, «у Него ведь нет неправды», и в конце концов наши «милые и сладкие» возлюбленные, к радости нашей, соединяются для бесконечного блаженства.
Что это: сонный бред, легенда, плод досужей фантазии? Откуда взялись эти чудные картины, эти яркие краски, эти могучие телом и душою люди, любящие жизнь и черпающие из нее полными горстями? Но нет же! Это не фантазия, не бред — это все реальные образы, знакомые пейзажи и родные люди, взятые целиком и живьем из Библии! Это подлинные евреи!
Но если они евреи, то кто мы такие?..
И этот вопрос внушает нам тяжелые, грустные и возмущающие мысли…
Такое же впечатление произвело на нас прелестное произведение молодого даровитого поэта Михи Лебенсона «Шире бать-Цион» («Песни дщери Сиона»)[83], в котором любовь и красота палестинской природы, мужество и благородство, прелесть языка и благозвучие рифм сплетаются в прекрасный и благовонный букет.
Маленькая Гинделе, присутствуя часто при моем чтении, удивлялась восхищению, которое оно вызывало во мне: она привыкла слышать заунывный припев при чтении книг, видеть, как при этом морщат себе лоб, строят кислые лица, а тут — подъем духа, смех, восторг! Ее усиленные просьбы передать ей содержание того или другого стихотворения или статьи я находил неуместными и неисполнимыми. Разве такие возвышенные мелицы, такие глубокие мысли могут быть доступны женскому уму? Да я считал профанациею по отношению к божественным поэтам передачу их чувств и мыслей на простом разговорном языке, Гинделе поэтому часто жаловалась мне на то, что девочек у нас не учат, как мальчиков, древнееврейскому языку, что, кроме Briefensteller'а[84], который она уже сотни раз перечитывала и переписывала, у нее ничего нет для чтения. Я охотно обещал ей найти подходящие для нее рассказы на жаргоне и в первый новый приезд мойхер-сфорима приобрел у него две книжки А.М. Дика: «Chazkele alein» и «Schmaje Gut-jomtow-biter»[85]. Книжки эти были новизною и для меня, да и заглавия их возбудили во мне интерес к ним. В
