Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата… - Геннадий Владимирович Старостенко
Все под контролем. Я потерял последние иллюзии – но не убеждения. Москву же как врага федерализма, который единственно и мог дать подлинное народовластие (при должном контроле соответствующих структур, которыми должны руководить глубоко мыслящие люди), я предал осуждению чуть не три десятка лет назад. Не было ни депрессии, ни отчаяния. Во-первых, у меня всегда была защита – это мой русский лес, рядом с которым я рос и плотью которого когда-то стану. И еще я когда-то прочитал у Фихте примерно вот что: Не отчаивайся при виде огромности препятствий на твоем пути, радуйся тому, сколь велико поле, которое тебе предстоит возделать.
Автократия вернулась на извечные круги своя. Сначала, отдадим все же должное, разобравшись с «семибанкирщиной» (увы, не с «бенефициарщиной» залоговых аукционов). От «социализма с человеческим лицом» власть отказалась, а капитализм с человеческим все как-то не складывался. Серые кардиналы Кремля долго камлали на социопроектировании, на стимулах и приоритетах, ставили на Данилу Багрова и Жириновского, но результат не радовал. Жирик тужился, Багров стрелял – но сдвинуть с места локомотив экономики и русской истории не получалось. В итоге решили, что пора закручивать гайки и делать демократию «суверенной». И, чтобы не крутила мордами-клювами по сторонам, на гоголевскую птицу-тройку снова пора напялить шоры. Иначе не взлетит. Жириновский и его аналоги, понятное дело, повякали для порядка, а Данила Багров особо и не переживал. Ведь каждый сам за себя – вот разве что еще за близкую родню. Он что – за народ, за всех, за верный выбор исторической судьбы? Нет, он устанавливает справедливость в пределах видимого. Оно бы и неплохо, но… Свой бизнес он давно построил – и теперь твердо верит, что внешний враг, про которого ему твердят – смотри, он уже у ворот… – и есть главная опасность…
Все неправды Балабанова
В год смерти Алексея я писал, что его фильмы теперь будут частыми гостями на телеэкранах. Во всяком случае, более частыми, чем раньше. А как иначе – обязательно, ведь каждому новому поколению, пробивающемуся к смыслам бытия, околовластные культуртрегеры пропишут вакцину против советизма, вызывающую депрессии и нравственные патологии при соприкосновении со всем советским-доперестроечным. Ведь каждое нужно индоктринировать-привить от «чумы тоталитаризма», отводя его взгляд от тоталитаризма новой формы. С помощью все того же «важнейшего из искусств». И с помощью телевидения, конечно же, стрелявшего по нам (сначала – проклятьями и метафорой) в 1993-м, а сегодня поливающего мозги двуногих сернокислой декультурацией.
И теперь, когда влиятельные ельцинисты (как, скажем, г-н Филатов – писательской молодежи на химкинских форумах – объясняя мир) и пост-ельциноиды (им несть числа) «впаривают» идею, что смыслы Балабанова сакральны, лично мне нет никакого резона оставлять это без критических корректив.
Было понятно, что стоит задача и дальше, уже посмертно, превозносить его заслуги перед отечественным кинематографом, накачивать культ его «авторскому кино» с новой силой. Ну, и опять же – надо транслировать намеки на его будто бы «спецназовское прошлое». Что потому-то и снимал всякий «беспросвет», что просто тронулся от мерзостей войны. Вот ведь потрясений-то натерпелся, бедолага, геройски обороняясь в горах от душманов. «Афганский синдром» не тетка. А сколько, к примеру, американских ветеранов посходили с ума от своего «вьетнамского». Глубоко, до самых печенок его Афган потряс… Оттого-то и замкнут с виду был, и малопонятен…
Вот уж истинно – боец спецназа из Леши случился бы такой примерно, как сталевар из балерины. Но тельняшку он носить научился – и знал этому «прикиду» цену. А то, что он «и гвоздя не умел забить», но зато мог совершить поступок, который вполне можно приравнять к диверсии (если вспоминать тот его случай в период службы в военно-транспортной авиации, когда он просто отстал от экипажа в Будапеште, отправившись в город покупать пластинки), так об этом полный электронный молчок.
За этот вот природный пофигизм его и вытурили из ВТА, а вовсе не из-за того, как он сам мотивировал гордо, что повторил анекдот про Брежнева. Вновь скажу… да эти анекдоты про Брежнева уже и детской шалостью не казались, их кто только ни рассказывал. Их и комэски готовы были перед строем на плацу рассказывать под всеобщее одобрение. Не что иное, как обычный и давно нам приевшийся треп про тяжкие несвободы «совка». Общее место и всегдашняя преамбула к любому разговору на ТВ с участием людей искусства, якобы безвинно страдавших от «коммунистического маразма».
Да диверсией можно счесть и то одно, что он пошел служить, зная за собой такую страшную болезнь. А вспомним, как пацаном еще его травмировали приводы в милицию, как его будто бы там били ни за что – и ловко так, не оставляя следов. Потому и «Груз»-то снял про жуткого маньяка-милиционера, отомстил…
И в этом – большая часть природы его кино, в чем-то и правдивого, и яркого в манере, но редуцированного в своем «наивизме», в показной простоте. Увязшего в поверхностной символике. В тягостном саспенсе, во фрагментарности, в этаком «маньеризме наоборот», в клиповости, почти не извлекаемой интертекстуальности… замаскированных под псевдодокументализм. Вот он уже и мэтр, создавший стандарты и «бандитского жанра», и «петербургского ретро», и чего-то еще, будто бы не сказанного про войну. И очень хочется поверить, что не бывает голых королей. И уж тем более царей – раз все же речь о «русской партии»…
Чуть в сторонке стоит Сергей Сельянов – добрый гений, покровитель, почти меценат. Готовый жертвовать многим ради друга. Даже собственные творческие амбиции сменивший на амплуа хозяйственника. Как бы сознательно все же отступивший, не без расчета, словно и по договоренности определенной…
Бандитскую тему режиссер начинает с ультрарусского «Брата», а заканчивает почти русофобским «Кочегаром». Но если в первой картине он заступник за народ, и мы ждем, что Данила Багров обязательно станет в ряд борцов за народное дело из героических эпох, то в предпоследней – его упорный хулитель. Устами якута-кочегара он готов предать русских проклятью, но куда громче эти проклятья читаются в действиях других персонажей – русских бандитов, и того же Снайпера, и других. А ведь речь о бывших «афганцах», об офицерах, превратившихся в убийц. Вот же как прихотливо трансформировался он у Балабанова, этот посттравматический «афганский синдром»…
Здесь и обрывочность, и ходульность, и… но главный пафос –
