Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
2 апреля. После завтрака командир полка сделал смотр всему личному составу и после этого приказал трогаться в дальнейший путь.
Тут марш мы совершаем днем. Дорога идет хоть и среди гор, покрытых лесом, но сама по себе открыта для наблюдения с воздуха. А мы передвигаемся, пренебрегая даже элементарными средствами маскировки и совершенно забыв о противовоздушной обороне. Видимо, внутреннее чутье и накопленный опыт подсказывают нам, что активная деятельность вражеской авиации подавлена и что силам люфтваффе теперь не до того, чтобы охотиться по дорогам за продвигающимися к Вене колоннами войск.
Миновав Тернберг, Шейблингенкирхе, полк остановился на ночлег в Шварцау. За два дня путешествия по дорогам Австрии мне довелось увидеть немало интересного из жизни ее сел и деревень. Увидеть такое, о чем я и предполагать-то ранее даже не мог. Попав на европейский театр военных действий, я наблюдал румын и венгров, и вот теперь столкнулся с австрийцами.
По книгам я знал, что австрийцы – «легкий и веселый народ», любители вальсов Штрауса и тирольских йодлей, ненавидящие немцев, как своих поработителей. Мне было известно, что «Гитлер заставил Австрию воевать насильно», и сам я много раз слышал, как пленные солдаты спешили заявить: «Ихь бин Остеррейхер».
Каково же было мое удивление, когда я увидел нечто совершенно отличное от этих сложившихся представлений. Теперь все австрийские деревни – большие и малые – слились в один общий образ: нигде ни единой травинки, ни единого кустика. Только лишь опаленные солнцем, добротные дома со ставнями, похожие на крепости. Мощные дубовые или буковые ворота на кованых гвоздях и массивных петлях, с кольцами и тяжелыми засовами. Двор наподобие замкнутого «каре», мощенный булыжником. Слева от ворот жилой дом, прямо навесы и сеновал, справа – конюшня и службы, в центре колодезь. Все пространство использовано предельно рационально.
В каждом селе имеется площадь и кирха – австрийцы католики. Около храма – ухоженный цветник и памятник с именами погибших в войну 1914 года. А рядом – шеренга ровных березовых крестов с именами, написанными черной краской. Это те, кто погиб из села в эту войну.
– Они погибли там, в вашей земле, – заявил мне один мрачный старик с седыми бакенбардами и выпученными свинцовыми глазами, неплохо говоривший по-русски, – они не вернулись из вашей холодной России.
– Может быть, вы ответите тогда, – спросил я, – как они туда попали и что, собственно, им всем было нужно в этой «холодной России»?!
Ничего не ответил мне старый подражатель внешности покойного и последнего императора Австро-Венгрии, но отошел молча, стуча по камням своей суковатой палкой.
На стенах многих домов в австрийских селах попадались мне на видном месте под стеклом, напечатанные на великолепной бумаге в траурной окантовке, похоронные извещения. И мрачные крестьяне, глядя в упор и исподлобья, недружелюбно твердили:
– Варэ ес нихьт Руссен, блей бен унзере Сёоиэ нох ам Лебен. (Если бы не русские, наши сыновья остались бы живы.)
Подобного нам не приходилось видеть ни в Румынии, ни в Венгрии. И мне были отвратительны эти «похоронные извещения», вывешенные напоказ, на видном месте, вроде почетной грамоты. У нас, в России, подобное невозможно в принципе! Несмотря на то, что мы, русские, несли потери, куда более значительные, нежели те же австрийцы.
В этот день, 2 апреля, части 99-й стрелковой дивизии и части 107-й стрелковой дивизии заняли город Винер-Нойштадт.
А 106-й стрелковой дивизии приказано выйти из состава второго эшелона и сконцентрироваться в районе города Баден, устраняя по пути сопротивление мелких групп противника, выставляемых на дорогах в качестве заслонов.
3 апреля. Задолго до рассвета полк покидает Шварцау и по холодку берет курс на Винер-Нойштадт.
Великолепный европейский город, небольшой по размерам занимаемой площади, предстает в лучах раннего утреннего солнца поверженным и израненным. Огонь нашей артиллерии оставил заметные следы разрушений. Но, к слову сказать, эта панорама не имела ничего общего с тем, что приходилось видеть нам у нас в России после ухода немцев. Мне хорошо запомнились Порхов, Тихвин, Гатчина, Луга. О них нельзя сказать, что они «изранены» – они были просто уничтожены! Тем не менее австрийцы любят со вздохом повторять:
– Ум вас дне Руссе, унзерер Штадтен фервандельн?! (Во что русские превратили наши города?!)
По брусчатой мостовой, до того, очевидно, содержавшейся в идеальном порядке, въезжаем мы в город, превращенный противником в «опорный пункт сопротивления». Траки гусениц нашего бронетранспортера давят битый кирпич, штукатурку, осколки зеркальных витрин. Кое-где лежат еще трупы в серо-зеленых и черных мундирах. Над магазинами изуродованные вывески, пробитые пулями рекламные щиты, зияющие дыры выбитых окон. В аптеке полный разгром – вероятно, солдатня искала спиртное.
Я вылез из кабины бронетранспортера и пошел по одной из фешенебельных улиц города – правая сторона в тени, в тени и часть левой стороны. Но верхние этажи освещены ярким утренним солнцем, которое причудливо играет бликами окон, пуская «зайчики». Слева на углу взор мой привлекает вывеска «Милитерхадельсбетриеб» – гитлеровского военторга. Витрины разбиты, и я вхожу прямо через окно. Здесь все для военных: на вешалках мундиры дорогого сукна с обер-офицерским и генеральским шитьем. В особой витрине ордена и принадлежности туалета. В обувном отделе пусто – тут успели уже все реквизировать. Поддав ногой новенькую фуражку с задранной тульей, я вышел на улицу.
Жители прячутся по подвалам и бомбоубежищам, напуганные нашествием «русских варваров» и «казаков».
– Вот она, цивилизованная Европа, – говорит Микулин, – ты нашего Колычева не видел?
– Нет. А что?
– Телефонисты рассказывают, как он в вывороченном тулупе и папахе, благо их у нас еще не удосужились отобрать, из себя перед австрийцами «дер казакен атаман» изображает и карманы у них выворачивает.
– Во, гад! – говорю я. – Он же под трибунал может угодить?!
– Кто-нибудь другой, возможно, и угодит под трибунал. А Колычев – никогда. Он сухой из воды выйдет! – засмеялся Микулин.
Миновав Винер-Нойштадт, мы продолжаем наступление по шоссе на Матцендорф, Леобергсдорф, Коттингбрунн, Бад Веслау, Баден.
Старинный город Баден был известен мне по литературе, как знаменитейший австрийский курорт, славившийся уже в девятнадцатом веке своими водолечебницами и отдыхающими аристократами всего мира.
В первом часу дня, когда головной машиной полка мы отошли от Винер-Нойштадта километров на восемнадцать и уже приближались к Бад Веслау, произошло событие, несколько оживившее наше однообразное за последние дни движение по красивой, но уже надоевшей своим величием горной дороге. Солнце
