Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

 И, сидя на коляске, в последние минуты моего пребывания в ПНИ, я мысленно прощалась с каждым проживающим, с каждым сотрудником, со всеми, с кем была знакома. И вновь и вновь просила прощения у девчонок, с которыми прожила столько времени, за все, что было не так. А еще за то, что покидаю их, понимала, что они сейчас чувствовали: я уезжаю, а они остаются. Если б у меня была возможность, я бы их всех взяла с собой, прочь из ПНИ…

 Я сидела и невольно сравнивала эту последнюю ночь — благостную — с моей первой ночью в ПНИ — кошмарной… Какое счастье, что я все же вырвалась! Долгожданное счастье. Выстраданное.

 И вот за окном затарахтела машина. Ну вот и все, вздохнула я. И уже почувствовала себя за стенами Прокопьевского ПНИ…

 В палату вошла нянечка:

— Ну что, Тома, проснулась? Собирайся.

— Я не сплю! Я готова! — почти пропела я.

 Меня в коляске выкатили на улицу. Возле крыльца стоял микроавтобус. Удобно разместили на сиденье в салоне, и машина тронулась. Выехала за ворота, набрала скорость и помчалась навстречу рассвету и моему будущему…

 В Прокопьевском ПНИ я прожила ровно 15 лет — с мая 1974 года по май 1989-го. И прошла путь от крайнего отчаяния и попыток суицида до литературного признания и лучезарных надежд.

 Часть 3

 Инской дом инвалидов

 Неделя в Благовещенке

 Машина, несущая меня из Прокопьевского ПНИ в Благовещенский дом-интернат, поначалу одиноко мчалась вперед по длинной автостраде, все быстрее и быстрее. Мы красиво въезжали в рассвет из ночной тьмы. Сквозь полузакрытые веки я наблюдала, как машин на автостраде становится все больше и больше, и по мере этого наш стремительный ход замедлялся. Я будто наблюдала телевизионные кадры, но потом спохватывалась и с улыбкой ловила себя на мысли, что вижу реальную обстановку за окном кабины — это ведь еду я! И, как надеюсь, еду в новую жизнь. Не хотелось думать ни о прошлом, ни о будущем, хотелось просто наслаждаться дорогой. Я ведь так редко передвигалась на автотранспорте, несколько раз за всю жизнь.

 Ехали долго. Даже при таком скором ходе до Мариинска добирались четыре часа и еще два с половиной часа от Мариинска до Благовещенского интерната. Когда проезжали поселок Благовещенка, я отметила, что он чистенький, складненький, везде зелень. Попетляв по проселочной дороге, наконец подъехали к интернату, и сопровождающая медсестра пошла оформлять документы. Меня занесли в изолятор, который разительно отличался от изолятора Прокопьевского ПНИ, в котором лежачих людей привезли и заперли до утра.

 Изолятор Благовещенского интерната был чистой жилой комнатой, в которой постоянно находилась дежурившая бабушка. Она была любезна и заботлива, помогла мне раздеться, усадила на кровать поудобнее.

 Потом зашли менее любезные сотрудники, сразу несколько человек, и уставились на меня с недоумением. Я, встретив эти взгляды, растерялась и отнесла их к моему необычному состоянию, думала, что они впервые видят такую форму ДЦП. Но дело оказалась в другом: прокопьевская медсестра успела им выложить, что я приехала сюда писать книжки и что мне нужен помощник, который помогал бы записывать. Сделала она это из добрых побуждений, а скорее всего, просто похвасталась — детскую писательницу вам привезла! И этим весьма обескуражила персонал, у них такого сроду не было, а уж тем более в «слабом» корпусе, куда меня собирались определить. Терминология та же, что и в моих детдоме и ПНИ, но значение иное. В доме-интернате в «слабом» корпусе обитали физически слабые люди, совершенно немощные, которые даже ложку держали кое-как. Понятно, что именно в этот корпус я и вписывалась.

 Меня привезли в среду, а в пятницу поселили в «слабый» корпус в палату с двумя ветхими бабулями. И вскоре я поняла, что здесь полный корпус доходяг, которых персонал еле-еле успевает обслужить в самом необходимом. Какое там помочь мне в писательстве! Дай Бог, покормят и помогут умыться-одеться… Если останусь здесь — конец не только моей начинающейся карьере писателя, но и вообще конец.

— Тамара, не переживайте! Выйдет из отпуска наш директор и обязательно во всем разберется, — утешали сотрудники.

 Дни проползли черепашьим ходом. Наконец в палату вошел высокий представительный мужчина — директор. Мои соседки-бабули ожили, увидев его, радостно загалдели. Он с каждой поздоровался, расспросил про дела, потом обратился ко мне:

— Мне передали, что вы новенькая.

— Да, — выдохнула я и постыдно разревелась.

— Не плачьте, давайте спокойно разберемся. Может, я смогу помочь.

 А у меня ком в горле. Ни единого слова больше не могла вымолвить, только указала взглядом на заранее приготовленное письмо из издательства о приеме моей книги в печать. Директор прочел письмо и хмыкнул:

— Они там, в Облсобесе, что — все с ума посходили? Не знают, кого куда направлять? Да вы не плачьте, я в среду поеду в Кемерово, постараюсь вам помочь, — обнадежил он меня.

 Я не очень верила в скорое решение вопроса и уж тем более в незамедлительный отъезд из этого дома-интерната. А зря! Через два дня директор зашел в нашу палату и радостно сообщил:

— Ну вот, привез две путевки. Одна в Кемеровский дом-интернат, другая в Инской. Выбирайте! Вы куда хотите?

 Я растерялась, смутилась, но, справившись собой, выбрала Инской. Директор изумился выбору. Почему не Кемерово? Его удивило, что я не прошусь ближе к своей работе, имея в виду областное издательство, где должна была выйти книжка. Я объяснила, что в Инском у меня много знакомых по детдому, там хорошие условия проживания, достаточно персонала, и мне легче будет адаптироваться.

— Ну хорошо, собирайтесь, завтра и поедете. А может, все-таки у нас останетесь? — спросил он с улыбкой.

— Я бы осталась, будь у меня возможность работать, — ответила я. — Спасибо большое за все-все и за то, что так быстро все уладили!

 Утром благовещенские няни одели меня, и вот я вновь в дороге — машина мчит меня в Инской доминтернат. Поселок Инской — это район города Белово. И Инской дом-интернат для престарелых и инвалидов как раз то место, куда я так стремилась в последний год в детдоме, и все пятнадцать лет моего пребывания в Прокопьевском ПНИ. И предвкушала встречу с детдомовскими друзьями и знакомыми, которых, в отличие от меня, отягощенной тяжелой формой ДЦП вкупе с неправильным диагнозом «олигофрения », отправили туда прямо из детдома.

 В Благовещенском доме-интернате я пробыла чуть больше недели и упорхнула оттуда легкой бабочкой. Простите мне это сравнение, уж слишком легко удалось оттуда выбраться. Воистину выпорхнула, вынеслась, вылетела.