Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт
— А у меня принцип такой — через головы прыгать!
Во время нашего общения Зинаида Александровна несколько раз предлагала мне начать действовать самой, через врачей в ПНИ. Но я более трезво оценивала ситуацию, зная, что это за врачи. Чего стоила только одна фраза психиатра Ениной:
— В издательстве не смотрят, откуда приходят литературные работы, им все равно!
Им, конечно, все равно. Да только мне не все равно, где я живу!
Еще через два месяца, в октябре 1988-го, в ПНИ приехал замглавврача Прокопьевской психиатрической больницы Павел Петрович Кузин, чтобы согласно указанию из администрации Е.И. Чазова самолично провести осмотр моей особы. Уже не помню, что ему тогда наплела. Однако на его вопросы отвечала вразумительно потому, что результаты собеседования и тестирования не только констатировали сохранность моего интеллекта и нормальное умственное развитие, но поставили вопрос о переводе меня в дом инвалидов общего типа.
До визита Кузина я сама не своя была, так как вдруг в полной мере осознала, что происходит. Осознала и испугалась: ну куда я рвусь? Вот как увидят там мои гиперкинезы, спастику, подергивания и прочие неконтролируемые движения, а ведь их не утаишь! И что? И так измотала себя сомнениями, что взмолилась о помощи, причем обратилась к Ениной, попросила совета — иначе меня всю издергает. Та вошла в положение и впервые проявила себя как профессиональный психиатр:
— Можно попробовать гипнозом убрать это навязчивое чувство страха. Тебе надо попроситься в больницу, где проводят лечение гипнозом. Во многих психиатрических больницах этим занимаются. И не помешало бы подлечиться в каком-нибудь неврологическом отделении — пройти курс физиотерапии…
И, помня ее совет, я набралась смелости и обратилась к Кузину:
— Павел Петрович, пожалуйста, возьмите меня к себе в больницу или дайте направление в неврологическое отделение, иначе мне будет совсем плохо. Я так долго рвалась отсюда, и уже потеряла веру, что вырвусь. И вот, когда начались подвижки, вдруг стало страшно, и страх не дает покоя ни днем ни ночью.
Кузин внимательно посмотрел на меня и, улыбнувшись, сказал:
— Вы просто мало общались с людьми, поэтому у вас возникло такое чувство. Вы же все время находились в закрытых стационарах. К сожалению, не могу направить вас в неврологию. А вот к нам в больницу могу взять. Поедете?
— Поеду! — выдохнула я радостно.
Через три дня меня впервые в жизни увозили в больницу, до этого все осмотры и лечения проходили «на дому». Наверное, никто в мире так не радовался, отправляясь в психушку. Но если бы я тогда не напросилась в психушку, то могла бы вообще «отдать концы» от эмоционального перенапряжения — знающие специфику ДЦП меня поймут.
В психушке
В Прокопьевскую психиатрическую больницу я поступила в конце ноября 1988-го и провела там примерно два месяца. По прибытии со мной сначала побеседовала заведующая отделением Татьяна Ивановна, когда меня завезли к ней в кабинет, она поздоровалась и спросила имя.
—Тамара, — ответила я.
— А отчество?
— Александровна, — выдавила я, смутившись. Врачи редко интересовались моим отчеством, а в общении обращались по фамилии и на «ты».
— Тамара Александровна, у нас необычная больница — психиатрическая. Вас предупредили об этом, когда везли к нам?
— Знаю и сама к вам попросилась.
— Вы полежите у нас, пока оформят соответствующие документы для дома инвалидов, мы подлечим вас витаминами. А таблетки, снижающие спастику, вам в интернате давали?
— Я принимаю феназепам, кроме этих таблеток мне, к сожалению, ничего больше не подходит, — ответила я.
Тут в кабинет вошла еще одна врач.
— Тамара Александровна, это ваш лечащий врач Елена Васильевна Дьяконова, — представила ее Татьяна Ивановна.
Меня решили положить в палату, где был постоянный пост нянечек, но оговорили, что будут выпускать гулять в коридор.
Поначалу я никак не могла привыкнуть к тому, что здесь отсутствует ор, столь обычный в моих детдоме и ПНИ. Меня это даже напрягало, и, едва ко мне обращался кто-то из нянь, я испуганно вздрагивала.
— Ты чего вздрагиваешь-то? Кого боишься? Не бойся, здесь тебя никто не обидит, мы тебя в обиду не дадим, — успокаивали меня нянечки.
Но самым непривычным было то, что няни безропотно кормили меня — сами начинали кормить, без просьб с моей стороны, и никто ни разу не посетовал, что это ой как трудно. А прежде только и слышала, какая это неимоверная нагрузка на окружающих. И я впервые почувствовала себя не обременяющей калекой, а обычным человеком.
Когда Елена Васильевна пролистала мою историю болезни и прочитала запись, сделанную Павлом Петровичем Кузиным при визите в наш ПНИ, то возмутилась:
— С такими документами ее ни в один нормальный дом инвалидов не возьмут! Все надо переписывать заново и оформлять иначе. Я знаю, как это делается. Недельку-другую пролечим ее, пусть немного успокоится, потом возьмемся за документацию.
И меня начали лечить. Сеансов гипноза не проводили, его в той больнице не практиковали. Но назначенное лечение оказалось эффективным, страхи постепенно проходили, и гиперкинезы значительно уменьшались.
Я стала приглядываться к соседкам по палате. Привозили их сюда в плохом состоянии, в период обострения болезни. Во время приступов они были совершенно неадекватными, будто находились в другом измерении. Но приступ проходил, и они становились обычными людьми в реальном мире. И у всех у них были родные дома с домочадцами.
Первой женщиной, с которой я познакомилась, была Татьяна. У нее не было сложных приступов с потерей адекватности, но она сильно волновалась, что дома остались сын и старенькая мама. Татьяна сама изъявила желание познакомиться и ухаживать за мной.
Затем очнулась от приступа еще одна женщина. Позднее я узнала, что она работает преподавателем в профтехучилище. Потом еще одну бедолагу вернули в сознание. И все они с удивлением взирали на меня, будто видели впервые, меж тем я уже несколько дней обитала с ними в одной палате. Потом привезли библиотекаря — девушка училась, перенапрягла голову, и вот результат. После нее поступила совсем молоденькая девушка, девятнадцатый год, выучилась на фельдшера, приступила к работе в больнице, а как начался приступ шизофрении, то даже родную мать переставала узнавать. Еще в палате лежала женщина, которая недавно родила ребеночка, и у нее случился послеродовой психоз — перестала со всеми разговаривать. Она целыми днями лежала и молчала, если спросишь о чем-нибудь, то ответит на вопрос и снова молчит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});