Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

 Дни равнодушно мелькали один за другим, а я жила в вакууме… И некому помочь в записывании под диктовку. Даже в Прокопьевском ПНИ помощи в записи и то было больше. В голове столько придуманных сказок — и некому записать. Хоть плачь!

 Первыми, вызвавшимися помочь в поисках писаря, были совершенно неграмотные люди — Валюха и Михаил, тоже ДЦПшник, передвигающийся на костылях.

 Неграмотные не по своей вине — не учили их грамоте, сочли это излишним. Михаил посоветовал обратиться к директрисе Надежде Васильевне Илькаевой, а Валюха, несмотря на свой решительный характер, была категорически против, считая, что директриса не поможет, да еще отругает. Вечером, когда со своей основной работы няней пришла Шура, девушка, согласившаяся за мной ухаживать, я усадила ее рядом и по одной букве (Шура плохо владела грамотой) надиктовала записку для директрисы.

 Через неделю директриса пошла делать обход вверенных владений, я это поняла по шуму, который поднялся в коридоре. Дверь палаты открылась, вошла статная миловидная женщина средних лет и спросила:

— Кто тут Черемнова Тамара?

— Эттто я, — заикаясь от волнения, ответила я.

 В ее глазах сквозило удивление, смешанное с сомнением. Легко читались ее мысли: «Писательница? Но почему же меня никто из Облсобеса не предупредил? А может, у этой писательницы все-таки не все в порядке с головой?» И я не выдержала, поняв, что она обо мне думает в данную минуту. Меня от напряжения так дернуло, что женщина брезгливо отвернулась, делая вид, что изучает порядок в комнате.

— Я передам вашу записку в Культурно-бытовую комиссию, они что-нибудь придумают, — сказала она уходя.

 Культурно-бытовая комиссия — сокращенно КБК — набирается из проживающих. Они разбираются с нарушителями порядка, рассматривают жалобы, выслушивают сплетни, «тушат» скандалы и все такое прочее. А также находят выходы из затруднительных ситуаций — типа моей.

 Дня через три в палату заехала на коляске бодрая красавица, представлявшая Культурно-бытовую комиссию. Увидела возле меня книгу М. Горького «О литературе» и удивленно вскинула бровки:

— И вы понимаете, что здесь написано?

— Если б не понимала, не читала бы, — ответила я.

— Завтра у нас собрание Культурно-бытовой комиссии, и я попробую найти вам помощника, — пообещала она и укатила прочь.

 Спустя две недели я встретила ее в коридоре. Увидев меня, красавица подъехала ко мне с лучезарной улыбкой на лице и спросила:

— Ну как ваши дела, привыкаете?

 Честно скажу, я так стушевалась, что ей, видимо, самой стало неловко. Меж тем она продолжила:

— Я поставила ваш вопрос на собрании, но никто не согласился приходить писать под диктовку. Вы же сами видите, что здесь каждый человек живет сам по себе…

 И все же я нашла помощника-писаря в лице малограмотной Шуры. Дальше надо было обрести свой отдельный уголок, где можно спокойно работать.

 Я понимала, что, если сама это не организую, мне никто не предложит. Переговорила с Шурой, и та согласилась пожить со мной в комнате на двоих, помогая как в быту, так и в письме. Мы написали служебную записку директрисе Надежде Васильевне Илькаевой, разъяснив ситуацию, и она распорядилась дать нам с Шурой отдельную комнату на двоих, за что я ей безмерно благодарна.

 Скорость Шуриного записывания под диктовку оставляла желать лучшего. И писала медленно, и грамотой владела еле-еле, лишь самые азы. Путала буквы «щ» и «ш», «т» и «д», постоянно спрашивала, какую букву ставить, с хвостиком или без. Я тянула Шурку что есть силы, приучая ее писать шустрее. Ведь нелегко, когда диктуешь по слогам каждое слово и повторяешь по нескольку раз. Пока повторяю первое предложение, начисто забываю второе. Да и физически такая затяжная надиктовка тяжела для меня. Мои усилия не пропали даром — со временем Шура подтянулась, и писать стала пошустрее, и лучше понимать меня, и меньше сажать ошибок. И именно с Шуркой я записала несколько сказок, в том числе первые варианты «Сказки для трусишки», «Где живет сказка», а также наброски продолжения про Мишуту. Сказки эти я впоследствии доработала, слегка переделала и их опубликовали. А потом узнала из писем, что они очень понравились юным читателям.

 Волшебник Мишута

 Наконец в конце мая 1990 года вышла моя книжечка «Из жизни волшебника Мишуты» — в Кемеровском областном издательстве, тиражом 80 000 экземпляров и ценой в 10 копеек за штуку. Доступно любой семье, даже при малом достатке. А огромный тираж меня потряс. И как потом мне сообщили, во всех магазинах поселка Инской и города Белово книгу молниеносно раскупили. Приятно слышать!

 Мне, как и положено, прислали десять авторских экземпляров. Шура помогла распаковать бандерольку и вытащила оттуда цветные книжки с веселой обложкой. Замечательное оформление! Почтальон, принесший бандероль, не уходил — ему было чрезвычайно любопытно: что же такое интересное он принес? Увидев десять экземпляров книжки, прочитал вслух название «Из жизни волшебника Мишуты» и разочарованно протянул:

— А зачем они столько одинаковых книг прислали? Все десять про волшебника Мишуту?

— Это же мои книжки! Эту книжку я написала! — трепеща от волнения, известила я, но почтальон не проникся и, пожав плечами, вышел.

 А я, оставшись одна в палате, таращилась на эти цветные книжечки и снова то плакала, то выла, то смеялась. Моя первая книжка! И волшебник Мишута — самый настоящий волшебник потому, что выход моей книги — это его волшебство! И со временем выйдут и вторая, и третья, и другие… Обязательно выйдут — я уже столько насочиняла сказок и рассказов для детей.

 Первые два экземпляра книги я передала директрисе и замдиректора и стала ждать поздравлений и похвал. Может, в доме-интернате как-то отметят это событие? Не дождалась. Директриса не навестила меня, лишь передала поздравление через третьих лиц. Замдиректора тоже промолчала. Я не в обиде на администрацию Инского дома инвалидов — ведь в то время все делалось по указу Облсобеса, даже публичные поздравления с выходом литературных публикаций. А Облсобес вряд ли мог отдать распоряжение отметить выход в свет книги, написанной инвалидом, проживающим в доме-интернате. Хотя почему не мог, не понимаю…

 Моя радость вскоре улетучилась, эйфория закончилась. И опять навалилась проблема — как продолжать литературную работу? Кто будет записывать? Шура бурно радовалась выходу моей книги, но скорость письма и грамотность у нее застряли на низком уровне, и такие сеансы записи под диктовку выматывали нас обеих. И ясно было, что Шуре это рано или поздно надоест, а я выдохнусь физически.