Не померкнет никогда… - Александр Павлович Беляев
Через несколько минут ноги его коснулись мягкого ила. Он сделал еще несколько взмахов руками и в полном изнеможении опустился на дно. Перед глазами плыли разноцветные круги. Не хватало дыхания. Сердце бешено колотилось. Но Днепр был уже позади.
Барбашов вылез на берег и, шатаясь, пошел по течению. Шагов через пятьдесят он наткнулся на Кунанбаева. Боец, опираясь спиной о сосну, выливал из сапог воду.
— Жив? — обрадовался Барбашов.
— Мало-мало, — еле ворочая языком, ответил Кунанбаев. — Очень там темно, на дне. А то бы утонул.
— А где остальные?
Кунанбаев сунул ноги в сапоги и встал:
— Должны быть здесь…
— Ты видел кого-нибудь?
— Нет.
Барбашов пошел дальше. Скоро он заметил большую черную тень. Это Косматых и Ханыга выносили из воды Клочкова. Чуть ниже них на берег вылез Чиночкин.
— Все целы? — не поверил своим глазам Барбашов. — Ну и молодцы!
— Унтер пропал, — тяжело отдуваясь, доложил Ханыга. — Нырнул — и привет!
— Ну и черт с ним, туда ему и дорога! — облегченно вздохнул Барбашов. — Выливайте-ка воду из сапог, да и пошли отсюда быстрее. Как бы тот гад, что над нами кружил, не накликал сюда свою свору.
НА ПУТИ К ФРОНТУ
Обстановка за рекой оказалась гораздо сложнее, чем предполагал Барбашов. На карте Шиммеля на левом берегу Днепра были нанесены позиции лишь трех зенитных батарей и нескольких подразделений, занимавших оборону в прибрежной полосе. Но уже первые километры пути по лесу показали, что немецких войск здесь гораздо больше. Все время с юга слышался тяжелый гул танков. На севере не переставая ухала артиллерия. Небо каждые полчаса-час во всех направлениях пересекали самолеты. Иногда они летели группами, но чаще в одиночку. Немцы вели непрерывную разведку, не ослабляя ее даже ночью. Встречались при переходе через дорогу и колонны моторизованной пехоты. А перед самым рассветом отряд чуть не наткнулся на кавалерийское подразделение, рысью передвигавшееся куда-то на восток. Встреча произошла так неожиданно, что Барбашов решил остановиться. Двигаться дальше было не безопасно. Близость фронта давала о себе знать.
Залегли в низине между небольшими высотками. Небо только лишь начинало светлеть, и над землей серым настоем густился туман. Было холодно. Бойцов знобило. Мокрую одежду насквозь продувало ветром, и от этого люди коченели. Хотелось забыть обо всем на свете, развести костер и хоть на минуту встать вплотную к жаркому, слепящему пламени. Но Барбашов нашел в себе силы и не поддался искушению. Едва Косматых и Ханыга поставили на землю носилки с сержантом, он тотчас же подозвал их к себе.
— Устали?
Бойцы, тяжело отдуваясь, переглянулись.
— Устали, — просто ответил Косматых.
— Здорово устали, — добавил Ханыга.
— Ничего. Скоро отдохнем, — заверил бойцов Барбашов. — А пока нельзя нам, товарищи, терять ни минуты. Не можем мы переходить фронт с пустыми руками. Все, что есть у немцев между Днепром и Сожем, нам надо знать назубок. Отправляйтесь на высоты. Запоминайте все, что увидите. Все до последней мелочи. Там, за линией фронта, все пригодится! Сбор здесь, в два пополудни.
— А сейчас сколько? — спросил Ханыга, прикладывая к уху свои часы.
— На моих четыре, — ответил Барбашов.
— А на моих три. Только не этого, а еще того месяца, — вздохнул Ханыга. — Встали, нихай их бис…
— Обращаешься с ними плохо, вот и встали, — заметил Барбашов. — Я вижу, уже и ремень потерял. Какие же часы без подвески.
— Та не потерял, — кисло улыбнулся Ханыга.
— А куда же он делся?
— Сапог перевязал. Подметка того…
— Тогда другое дело. Тогда возьми часы у Клочкова, — распорядился Барбашов. — И отправляйтесь. На рассвете у немцев самое движение.
Бойцы ушли. Барбашов проводил их усталым взглядом и отозвал в сторону Кунанбаева.
— Я тоже уйду на разведку, — объявил он. — Ты останешься старшим. Подумай, чем накормить людей.
Кунанбаев невесело улыбнулся.
— Зачем думать? Чинкин нарвет крапивы, я сварю суп.
Барбашов поморщился. Одного упоминания о супе, который собирался варить Кунанбаев, хватило для того, чтобы вызвать у него приступ тошноты. Уже неделю бойцы ели только этот суп, зеленую бурду из крапивы, березовых листьев, щавеля и корней тростника, которую украдкой варили в касках на малом огне где-нибудь на дне оврага или в непролазной чаще. Бурда была до ужаса пресной. Но ничего другого в рационе отряда не было, и люди, морщась, наполняли себя безвкусным горячим варевом.
— Черт с ним, с твоим супом, вари, — согласился наконец Барбашов. — Может, вынесет утроба. Да, еще постарайся не будить Клочкова. Пусть спит. Во сне лучше сохраняются силы.
— Может, открыть одну банку консервов, пожарить сержанту мяса? — предложил Кунанбаев.
Барбашов задумался. «Берегите до самого тяжелого момента. Это последнему, кто останется», — вспомнил он слова Клочкова и сказал:
— Открой. Возьми полбанки и свари сержанту суп. Чтобы бульон был. Понимаешь? Жареное ему нельзя. А в банку потом положи крапивы. Чтоб остальное не испортилось. Когда-то, помню, мы рыбу так сохраняли…
Кунанбаев кивнул головой.
— Костра большого не разводи, — напомнил Барбашов.
Кунанбаев снова понимающе кивнул головой.
Когда все распоряжения были отданы, Барбашов отправился к перекрестку дорог, до которого, как приблизительно ему удалось определить по карте, было километров пять. Точного направления на перекресток он не знал и надеялся лишь на то, что услышит шум машин. Эта надежда скоро оправдалась. Едва он миновал мокрый от росы орешник, сквозь который с трудом пробивался даже ветер, до слуха его донесся тяжелый гул многих моторов. Барбашов прибавил шагу. Орешник надежно скрывал его от чужих глаз, и он безбоязненно шел в ту сторону, откуда слышались сопение, вой и надрывный, щемящий душу гул. Наконец впереди показался просвет. Барбашов лег на траву и ужом пополз к дороге. Ему хотелось увидеть
