Морис Менлельсон - Марк Твен

Твэн видит людей глазами художника. Лучшие образы Твэна — от Гека и Джима до полковника Шерборна, Боггса, «короля» и «герцога» — точны и нарисованы скупыми мазками.

Речь Твэна в «Геке» и других лучших его произведениях — ясная, прямая, сжатая. Хоуэлс справедливо говорил, что. Твэн «умеет найти неуловимое, изменчивое золотое зернышко — нужное слово». Твэн гордился своей способностью работать над словом (хотя делал это далеко не всегда), гордился тем, что может писать такие диалоги, по которым каждый узнает, из какой местности происходит говорящий. Творчество Твэна — целая эпоха в истории развития американского литературного языка. Богатство и законченность языка Твэна определились с особенной ясностью в повести о Гекльберри Финне. Твэн, наравне с Уитмэном, ввел народный язык в художественную литературу, обогатил ее энергичными, точными и меткими оборотами народной речи.

Мастер сжатой характеристики, увлекательный рассказчик, Твэн в то же время тонкий художник поэтического пейзажа. Сохраняя все своеобразие языка беспризорного мальчугана, он дал такие, например, замечательные картоны природы, нарисованные в книге Геком:

«…Нигде ни звука — полная тишина, точно весь мир спит, только изредка, может, заквакают лягушки. Прежде всего вдали за рекой появлялась туманная линия, — это были леса на том берегу, больше ничего нельзя было разглядеть; потом бледное пятно на небе; потом бледное пятно расширялось; река вдали становилась светлее и была уже не черная, а серая; можно было различить проплывающие темные маленькие точки — баржи и тому подобное и длинные черные полосы — плоты; иногда слышался скрип весел и заглушенные голоса; было так тихо и слышно далеко, далеко; потом можно было различить на воде струйку, — посмотришь на нее и знаешь, что в этом месте есть коряга; быстрое течение разбивается о нее, и поэтому у струйки такой вид; и видишь, как туман клубами поднимается с воды и восток розовеет, и река тоже, и вдруг замечаешь на опушке леса, вдали, на той стороне реки, бревенчатую хижину, вероятно, лесной склад, и возле нее бревна навалены так, что любое можно зацепить багром; потом сразу поднимается приятный ветерок и издалека овевает прохладой и свежестью, и приятно пахнет лесом и цветами; а иногда пахнет и совсем по-другому, потому что кругом валяются дохлая рыба, мусор и тому подобное, и все это здорово гниет; а потом наступает день…»

Характерна для Твэна реалистичность, художественная правдивость описаний, верность их образу Гека, от имени которого ведется повествование. Ведь именно суровый реалист Гек мог от запаха леса и цветов перейти к запаху дохлой рыбы.

Любопытно сравнить это описание восхода солнца с другим, которое дается в «Жизни на Миссисипи».

«Сначала выразительная тишина, глубокое молчание повсюду. Потом — жуткое ощущение одиночества, отрезанности, удаленности от суеты и суматохи мира. Украдкой пробивается рассвет: плотные стены черного леса мягко сереют, и широкие полосы реки открываются и становятся виднее, вода глаже стекла, над ней — призрачные венчики беглой мглы, ни малейшего дыхания ветра, ни один листок не пошевельнется; глубокое, бесконечно радующее спокойствие. Затем чирикнет птица, за ней — другая, и скоро чирикание сливается в ликующий взрыв музыки. Птиц не видать, — вы просто плывете среди песни, которая как будто льется сама собой. А когда свет становится сильнее, развертывается такая чудесная, такая мягкая панорама, какой и не вообразить. Ближе к вам — яркая зелень густой, непроницаемой листвы, дальше она — от оттенка к оттенку бледнеет; на ближайшем мысу, в миле от вас или более, — листва кажется светлой, как нежная Весенняя поросль, на следующем мысу — листва почти бесцветна, а дальний мыс, на много миль, до самого горизонта, спит на воде, как смутное облако, и его почти не отличить от неба над ним и вокруг него. А все пространство реки — как зеркало; призрачно отражаются в нем листва и извилины берегов и дальние мысы».

И в описании арканзасской деревушки, и в картинах природы Твэн дает свежие, красочные образы, глубокие и правдивые, поднимающиеся на ступень обобщения.

Твэн, юморист «дикой западной» школы, даже в «Томе Сойере» и «Геке Финне» во многом остается верным себе. Превосходным образцом западного юмора, юмора «границы», является сцена на плоту, перенесенная Твэном из «Гека Финна» в «Жизнь на Миссисипи».

Гек Финн попадает на чужой плот, где становится свидетелем перебранки двух трусов, пытающихся запугать друг друга и тем самым избежать настоящей драки. Один кричит:

«У-ух! Я настоящий старый убийца, с железной челюстью, стальной хваткой и медным брюхом, я — трупных дел мастер из дебрей Арканзаса! Смотрите на меня! Я тот, кого называют «Внезапной смертью» и «Всеобщим несчастьем». Рожденный бурей и землетрясением, сводный брат холеры и родственник черной оспы со стороны матери! Смотрите на меня! Я проглатываю девятнадцать аллигаторов и бочку виски на завтрак, когда я в добром здоровье, или бушель гремучих змей и мертвеца, когда мне нездоровится. Я раскалываю несокрушимые скалы одним взглядом и могу перереветь гром! Отойди все назад! Дайте моей мощи простор! Кровь — мой излюбленный напиток, и стоны умирающих — музыка для моего слуха! Обратите на меня ваши взоры, джентльмены, и замрите, затаив дыханье, — я сейчас выйду из себя!»

Драться этот поглотитель аллигаторов не собирается. Его противник, впрочем, не уступает ему ни в трусости, ни в хвастовстве.

«У-ух! Склоните головы и падите ниц, ибо приблизилось царство скорби! Держите меня, ибо я чувствую, как рвутся из меня мои силы! У-ух! Я — сын греха, не давайте мне воли! Берите закопченные стекла, вы все! Не рискуйте смотреть на меня простым глазом, джентльмены!

Когда я в игривом настроении, я запасаюсь меридианами широты и долготы, вместо сети, и ловлю китов в Атлантическом океане! Я почесываю голову молнией и убаюкиваю себя громом! Когда мне холодно, я подогреваю Мексиканский залив и купаюсь в нем, а когда жарко — обмахиваюсь полярной бурей; когда мне захочется пить — я хватаю облако и высасываю его, как губку; когда мне хочется есть — брожу по земному шару, и голод ползет за мной по пятам. У-ух! Склоните головы» падите ниц! Я накладываю ладонь на солнце и — на земле наступает ночь; я откусываю ломтики луны и ускоряю-смену времен года; если я встряхнусь — горы рассыпаются. Созерцайте меня через кусочки кожи — не пробуйте взглянуть простым глазом! Я — человек с каменным сердцем и лужеными кишками! Избиением небольших общин я развлекаюсь в свободные минуты, а истребление народов — это моя основная профессия! Необъятные просторы великой американской пустыни принадлежат мне: убитых мною я хороню в моих собственных владениях!»