Морис Менлельсон - Марк Твен

В книге, названной его именем, Гек Финн видит, что люди неладно живут в этих арканзасских городках в Долине демократии. Они бедны, дома их убоги. Они не имеют мужества противостоять полковникам Шерборнам. Гек не понимает причины этого, не умеет помочь делу, но ему не по себе. Его гнетет то, что люди малодушны, жестоки друг к другу, склонны к лицемерию и обману. Будучи свидетелем мошеннических проделок «герцога» и «короля», он говорит: «Я отроду не видел ничего противнее».

Гек полон глубокой любви к людям. Ему хочется, чтобы жизнь была иной, чтобы люди не причиняли друг другу столько зла. Когда разъяренная толпа хватает, наконец, мошенников «короля» и «герцога», вымазывает их дегтем и осыпает перьями, когда их несут верхом на шесте, Геку становится жаль даже «этих несчастных плутов. Мне показалось, что я уже никогда не смогу сердиться на них. Это было страшное зрелище».

После гибели Гренджерфордов Гек не морализирует. Он только говорит: «Я не стану рассказывать все, что произошло. Мне опять сделается худо. Лучше бы мне совсем не вылезать на берег в ту ночь, чем видеть такие ужасы, я никогда не отделаюсь от них. Очень часто я вижу их во сне».

Реакции Гека на обиды и несправедливости часто наивны и логика объяснений детская, но суть их всегда человечна, правильна. Этот здоровый в своих инстинктах, не обремененный тяготами цивилизации босоногий мальчуган естественно чуток, правдив и благороден. Он, разумеется, лжет, сколько требуется, и даже делает это с увлечением, когда вынуждают обстоятельства, — а в последних нет недостатка, — но совесть у него чиста. Он всем сердцем хотел бы быть хорошим, даже в том смысле этого слова, который придает ему вдова Дуглас, но это ему почти никогда не удается.

К моменту окончания «Гека» прошло два десятка лет со времени освобождения негров-рабов, но никто до Твэна не писал о неграх с такой задушевностью и в то же время так правдиво, без сентиментальности. Как относились на Юге к неграм, видно хотя бы из знаменитого по своей выразительности и краткости диалога между Геком и сердобольной женой Фелпса. Гек рассказывает, что на пароходе выбило взрывом головку цилиндра.

«— Боже милостивый, кто-нибудь пострадал?!

— Нет, мэм, убило негра.

— Ну, это счастье, потому что иногда при этом попадает людям».

Гек нежно любит своего товарища по путешествию — негра Джима.

С исключительной человечностью написана сцена, где Джим вспоминает свою семью, оставленную им при побеге. Рассказ Джима о том, как он наказал свою дочь, принадлежит к лучшим страницам мировой литературы.

«Мне так тяжко сейчас, — говорит Джим, — потому, что я слышал там на берегу, точно затрещину или оплеуху, и это мне напомнило, как я обидел мою маленькую Лизабет. Ей было всего-то четыре годочка, и она заболела скарлатиной, и ей было очень худо; но она поправилась, и вот раз она стоит около меня, и я ей говорю:

— Затвори дверь.

А она и не подумала; стоит себе и вроде как бы улыбается мне. Я разозлился и снова говорю, громко так говорю:

— Ты что — не слышишь? Затвори дверь!

И она все так же стоит, вроде как улыбается. Я совсем взбесился. И говорю:

— Я тебе покажу!

И дал ей пощечину, да так, что она отлетела. Потом я ушел в другую комнату и был там минут десять, а когда я вернулся, дверь все еще была открыта, а ребенок стоял как раз у двери, повесил голову и плачет, и слезы у него так и текут. Ну, я прямо взбесился и хотел уже броситься на ребенка, но тут как раз, — эта дверь отворялась наружу, — как раз подул ветер и захлопнул ее за спиной ребенка, — бах! — и, боже ты мой, ребенок даже не пошевельнулся. У меня дыхание захватило, и я почувствовал такое — такое, — я даже не знаю, что я почувствовал. Я выбрался из комнаты, весь дрожа, обошел кругом, медленно приотворил дверь, тихо и осторожно просунул голову за спиной ребенка, да вдруг как крикну: «бум!» — громко, как только мог. А она и не пошевельнулась. Ох, Гек, тут я разревелся, схватил ее на руки и говорю: «Бедняжка! Боже милостивый, прости бедного старого Джима, потому что он сам себе не простит никогда, во всю свою жизнь!». Она стала совсем глухая и немая, Гек, совсем глухая и немая, а я так с ней поступил!»

Книга о Геке, как и «Приключения Тома Сойера», отражает демократическое мироощущение Твэна. Но в «Геке Финне» демократия уже не представляется писателю в виде раз навсегда дарованной идиллии. Демократия находится под угрозой. Твэн издевается над рабовладельческими нравами аристократического Юга, с кровавой местью, дуэлями и безнаказанными убийствами. Гек — явный республиканец, он высмеивает монархию. Он говорит, что жулики — «герцог» и «король» — «ничем не отличаются от настоящих королей и герцогов». Твэн выступает за демократию, за лучшие идеалы буржуазной революции, против монархии и феодализма.

Действенный демократизм требует мужества, способности пойти войной на несправедливость, невзирая на любые трудности и невзгоды, вопреки всем традициям. И Гек проявляет себя не только как человек сострадательный, но и как человек мужественный.

На протяжении многих дней своего путешествия по Миссисипи Гек озабочен дилеммой — передать или не передавать Джима в руки властей. Он не сомневается в том, каков его долг, — ведь Джим убежал от своей хозяйки.

Когда путешественники находятся у самой границы штатов, где Джим может стать свободным человеком, Гек испытывает особенно сильные угрызения совести. «Раньше я не задумывался над тем, что делаю, но теперь я очнулся — совесть мучила меня сильнее и сильнее. Уж как я ни старался себя убедить, что ни в чем не виноват, что не я заставил Джима сбежать от законной владелицы, — все напрасно: каждый раз совесть восставала и говорила мне: «Но ведь ты знал, что он сбежал, ты мог сойти на берег и донести кому-нибудь». Понятие «добра» и «зла» в рабовладельческих штатах носило вполне определенный характер. Гек не посещал церкви и воскресной школы, не останавливался перед тем, чтобы присвоить кусок хлеба или фрукты для утоления голода, но даже этот бродяжка был уверен, что помочь беглому негру — значит пойти не только против установленных законов, но и против совести.

Гек говорит: «Совесть нашептывала мне: «Что тебе сделала бедная мисс Ватсон, что ты позволил ее негру сбежать на твоих глазах и не промолвил ни словечка? Что тебе сделала дурного эта бедная старуха, что ты мог поступить с нею так низко?.. Я почувствовал себя таким подлецом, таким несчастным, что мне захотелось умереть…»

Решимость Гека выдать Джима, того Джима, ноги которого он готов был целовать, Джима, с которым он спал и ел, несколько ослабла лишь после того, как Гек услышал горячие слова благодарности негра по отношению к тому, в ком он видел избавителя: «Джим вам никогда этого не забудет, Гек! Вы лучший друг мой — такого у меня от роду не бывало; теперь — вы единственный друг старого Джима на белом свете!»