100 великих филологов - Борис Вадимович Соколов

по его синтаксическим наблюдениям над Новгородской 1‐й летописью)». Свой метод исследования литературы Бем называл «методом мелких наблюдений». Центральной проблемой творчества Достоевского он считал проблему «замкнутой в себе личности, проблему отъединения, ощущаемого в глубине сознания грехом и приводящего в конечном счете к катастрофе». Поэтому «в зрелый период творчества Достоевского пассивный мечтатель вытесняется этим новым героем, пленником одной страсти. Он так же отъединен, так же замкнут в себе, как и мечтатель, но круг его деятельности шире, его судьба переплетается с участью многих лиц, и его личное крушение связано с многими жизненными трагедиями. Подобно мечтателю, он смутно ощущает греховность своего отъединения, и только жизненная катастрофа, столкновение с подлинной трагедией выводит его или может его вывести на путь возрождения… В сущности, Достоевский рисует нам все одного и того же «отщепенца», но каждый раз он показывает нам иную его психологическую разновидность». Ученый пытался применить в литературоведении метод психоанализа, в то же время достаточно критически оценивая сам этот метод. Он утверждал: «…наступило время, когда необходимо поставить известные границы применению метода психоанализа в литературоведении. Задача эта ложится в первую очередь на специалистов историков литературы… нельзя возражать против использования художественных произведений для целей, вне литературы лежащих. Границы и допустимость такого рода использования должны установить специалисты тех областей знания, для обогащения которых прибегают к такого рода использованию. Но работы эти ни в коем случае не могут считаться работами историко-литературными. Конечно, они могут оказать известную пользу и литературоведению, но эта польза побочная, как всякое углубление и расширение психологического исследования. Но остается вопрос о возможности и допустимости применения психоанализа в области прямого изучения литературных явлений. В этом вопросе заинтересован в первую очередь не психолог или психиатр, а литературовед. Ибо только при внимательном учете задач и особенностей литературоведения в его современном состоянии можно определить, в каких границах психоанализ может быть применен к литературоведению». Бем является автором книг «К уяснению историко-литературных понятий» (1918), «Тайна личности Достоевского» (1928), «О Пушкине» (1937), «Достоевский. Психоаналитические этюды» (1938), «Исследования. Письма о литературе» (2001) и др.

Сергей Николаевич Дурылин

(1886–1954)

Русский богослов, литературовед, религиозный писатель, поэт и педагог Сергей Николаевич Дурылин родился 14/26 сентября 1886 года в Москве в семье купца Николая Зиновьевича Дурылина (1832–1899) и его жены Анастасии Васильевны Кутановой, из мещан. Он учился в Четвертой московской мужской гимназии, но в конце 1903 года ушел из 6‐го класса гимназии из-за несогласия с господствовавшей системой образования. С 1904 года Дурылин был сотрудником толстовского издательства «Посредник». Он сотрудничал с журналами «Свободное воспитание», «Маяк», «Проталинка», «Весы», «Русская мысль», «Голос минувшего», «Нива», «Путь», альманахом «Труды и дни», с газетами «Новая Земля», «Русские ведомости». В советское время Дурыдин публиковался в журналах: «Возрождение», «Красная нива», «Сибирские огни», «Театр и драматургия», «Тридцать дней», «Огонек», «Красная новь» и др. Он давал частные уроки. С 1906 по 1917 год совершил ряд поездок по русскому Северу – Олонецкая губерния, Архангельск, Соловецкий монастырь, Кандалакша, Лапландия, Кемь, берега Норвегии, Пудож, Петрозаводск, старообрядческим местам Заволжья и Калужской губернии (город Боровск). В 1910 году совершился перелом в жизни Дурылина – он вернулся к православию, от которого отпал в гимназические годы. В 1910–1914 годах Дурылин учился в Московском археологическом институте; темой его выпускной работы была иконография Святой Софии. В 1911–1913 годах он посещал ритмический кружок Андрея Белого при издательстве «Мусагет». С осени 1912 года Дурылин был секретарем Московского религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева вплоть до его закрытия в 1918 году. В 1918 году он был секретарем Всероссийского церковного собора и студентом духовной академии в Троице-Сергиевой лавре. В 1919 году Дурылин переселился в Сергиев Посад, где занимался описью реликвий лавры и готовился к принятию священства. Он был рукоположен в целибатные священники в марте 1920 года, служил в церкви Николая Чудотворца в Кленниках. В 1921 году Дурылин был назначен настоятелем в Боголюбскую часовню у Варварских ворот Китайгородской стены. 20 июня 1922 года он был арестован, полгода провел в тюрьмах и был сослан в Челябинск, где до 1924 года заведовал археологическим отделом Челябинского музея. В конце 1924 года Дурылин вернулся в Москву, работал внештатным сотрудником Государственной академии художественных наук (ГАХН) по «социологическому отделению». В 1927 году его вновь сослали в Томск, откуда в 1930 году ученый переехал в Киржач. В 1927 году он снял с себя священнический сан. В середине 1930‐х годов Дурылин вернулся в Москву, где стал старшим научным сотрудником Музея Малого театра и популярным театральным критиком. С 1938 года он являлся сотрудником ИМЛИ. В 1944 году Дурылину было присвоено звание доктора филологических наук без защиты докторской диссертации, по совокупности работ; с 1945 года он – профессор, заведующий кафедрой истории русского и советского театра ГИТИСа; также старший научный сотрудник сектора истории театра Института истории искусств АН СССР. В 1949 года за исследования в области русской классической драматургии, сценической истории пьес, изучение проблем актерского творчества ученый был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Сергей Николаевич Дурылин умер 14 декабря 1954 года в Болшево (ныне район подмосковного города Королева) и был похоронен в Москве на Даниловском кладбище.

С.Н. Дурылин. 1900-е гг.

Характеризуя творчество В.В. Розанова, Дурылин утверждал: «В той истории русской литературы, которая никогда не будет написана и для которой критический фундамент клали не Белинский и Добролюбов, а Гоголь, А. Григорьев, Страхов, К. Леонтьев-критик, Розанов-критик <…> будет установлена связь «сознания» c «бытием», <…> с тем, что Розанов называл «fallos». По словам исследовательницы творчества Дурылина Е.А. Коршуновой, «у Дурылина была именно такая проницательность и чуткость, которая позволила сквозь штудии поведенческого текста обрисовать внутренний целостный портрет В.В. Розанова». Дурылин ставил вопросы творчества, на которые нельзя найти ответ в рамках научного дискурса. О Лермонтове он писал: «…как же это могло случиться, что мальчик, писавший плохие стихи, как почти все мальчики известного круга, образования и развития писали их в 20‐х годах, вдруг сел да и написал «Ангела» – где прорвался к Платону, к его Элладе Мысли, к Дантовой силе и нежности, как же это случилось?»; «Я все думаю о Лермонтове – нет, не думаю, а как-то живет он во мне. В Муранове я видел с детства по рисункам мне известный его портрет ребенком. Он писан крепостным живописцем, и, смотря на него, веришь, что глаза Лермонтова, которым имя Грусть, у ребенка и у взрослого человека остались те же, те самые, что видели – По небу полуночи ангел летел… Ни у одного из русских поэтов нет таких глаз. И откуда им быть?» Ученый был убежден: «Поэт – всегда тот (и только тот!), кто «одним толчком» может «столкнуть» ее с вязких песков бывания на волны подлинного бытия. <…> «Ладья» может быть светлая, как у Пушкина, лазурная, как у Фета, голубая с черным дном, как у Лермонтова, черная, как у Леопарди, белая, желтая, зеленая…» Характеризуя подлинное творчество и его цель, Дурылин подчеркивал: «Пушкин