Театр и военные действия. История прифронтового города - Валерий Альбертович Ярхо
Военную хронику «крутили» обычно днем. Вечером демонстрировались художественные фильмы. На базе эвакуированных в Алма-Ату киностудий «Мосфильм» и «Ленфильм» создали ЦОКС – Центральную объединенную киностудию, которая стала доснимать кинокартины, уже начатые до войны, и выпускала совсем новые фильмы. На экраны вышли «Свинарка и пастух», «Котовский», «Актриса», «Парень из нашего города», «Жди меня». В Ташкенте режиссер Леонид Луков снял фильм «Два бойца» с Борисом Андреевым и Марком Бернесом. Песни из этого фильма немедленно стали невероятно популярны. Легли на душу. Их стали исполнять на концертах.
Там же, в Ташкенте, Яков Протазанов снял фильм «Насреддин в Бухаре», комедию в исторических декорациях с восточным колоритом по мотивам среднеазиатских сказок о Ходже Насреддине. Роль веселого плута Насреддина исполнил блистательный Лев Свердлин, ишака ходжи сыграл симпатичный ишак, а в сказочный сюжет добавили чуточку классовой борьбы, и получилось очень мило. Совсем не про войну, смешно, красиво, экзотично. Этим фильмом можно было заполнять и детские сеансы, а коли нечего показывать, так и вечером пускать, для взрослых. В детской программе «Насреддин в Бухаре» проходил как сказка, а на взрослых сеансах как комедия. Зрителям очень нравилось.
Приметой перемен к лучшему стали работы «Мосфильма» – Исидор Анненский в 1944 году снял фильм-комедию «Свадьба» по рассказам Чехова, а Иван Пырьев замахнулся на то, чтобы показать людям, как придет победа, сняв «В шесть часов вечера после войны»[268].
Когда же с кинобазы ничего нового не поступало, в ход шел проверенный временем репертуар. Свой запас фильмов в театре так и держали «на всякий случай», пополняя коллекцию новыми лентами по мере возможности. Одна из таких «полученных в собственность» кинокартин называлась «Снежная фантазия» – немецкая или американская, коломенские работники культуры так и не разобрали. Можно только предполагать, что это фильм «Белая мечта» австрийского режиссера и сценариста Геза фон Сиффра, снятый в 1943 году.
Менеджер по оборудованию в театре ревю Эрнст Эдер в свободное время любит играть в хоккей. Он изо всех сил старается добиться помолвки со своей девушкой Лизл, начинающей актрисой. Однажды девушка проходит прослушивание и затмевает своим несомненным талантом Лу, ведущую актрису театра. Это не понравилось владельцу театра Уайлднеру, который покровительствует Лу. Уайлднер мстит, отменив ревю. Однако, поскольку дядя Лизл владеет ледовым катком, ансамбль переезжает туда и имеет оглушительный успех со своим ревю. Фигурное катание. Конькобежцы в карнавальных костюмах. Фейерверки, танцы, гулянья, виды… Сказка наяву. Ни войны, ни Гитлера. Особый мир.
Происхождение картины туманно. Как пишет Немов, коробку с пленкой принесли какие-то военные, осенью стоявшие в театре с ночевкой. Где они ею подразжились, неизвестно. Просто принесли с собой и попросили показать. Для них кино прокрутили, и они оставили ленту. Шли на фронт, своей киноустановки у них не было, вот и пожертвовали фильм на благое дело. Эта самая «Снежная фантазия» стала гвоздем программы – ее крутили в театре до конца войны, да и после войны тоже. Народу на этих сеансах всегда собиралось много. На окошко кассы вывешивали аншлаг «Свободных мест нет»[269]. Смотрели без перевода. И так все было понятно.
Исторический ребус
А вот о чем умолчал Немов. В своих записках Василий Васильевич никак не упомянул факт открытия второго фронта – высадки союзников в Нормандии летом 1944 года – и о концерте по этому поводу, который состоялся в Коломне, не написал. Но в его альбоме хранится фотография, которую, говоря языком детектива, можно назвать веской уликой. Как мы видим, на групповом фото отлично видны советский моряк, французский пилот, советская летчица в офицерском чине. Во втором ряду явно трое англичан и работники культуры. Причем один англичанин явно подкатывает к русской работнице культуры. Или она к нему. И дата хорошо определяется по надписи «Спасибо за второй фронт». Как известно операция «Оверлорд» началась в июне 1944 года».
С летчиками «Нормандия-Неман»
Репетиция пьесы «Лес» на сцене Зимнего театра. 1943 год
Странным это фото может показаться только на первый взгляд и только тому, кто не знает подоплеки. Дело в том, что в коломенской средней школе № 24 был размещен госпиталь, в котором пользовали раненых военнослужащих иностранных армий. О том, что в нем лечились раненые пилоты знаменитого полка «Нормандия-Неман», известно довольно широко. Приезд англичан тоже объясним – в госпитале могли лечиться моряки полярных конвоев, летчики и техники тяжелых бомбардировщиков, совершавших «челночные» – стартуя с европейских баз они бомбили Германию и не поворачивая, шли дальше, на советский аэродром под Полтавой. После отдыха и заправки стартовали из Полтавы и шли к своим европейским базам, на полпути сбрасывая бомбы на Рейх.
Причиной фотографии мог стать концерт в честь открытия второго фронта и присвоения французскому истребительному авиаполку названия «Нормандия-Неман». К сожалению, Немов ничего не написал или написанное не сохранилось. Лишь фото и лаконичная надпись. По-своему это лаконичность даже особенно хороша. Придает загадочности этой истории и побуждает разгадать этот ребус альбом В. В. Немова.
Прессинг «стеклянного потолка»
Одним из символов обретения «устойчивости положения» выглядит и забота о «вопросах воспитания подрастающего поколения». Ничего такого в газетах первого периода войны и в помине не было. За годы войны детишек «подзапустили»[270]. Воспитывать дома их было некому. Отцы, у кого они были, пропадали на работе, а у многих отцов не было вовсе – война забрала. Матери «жилы из себя тянули», чтобы прокормить себя и детей. Им тоже было не до воспитания. Школа… Школы были. Но некоторые коломенские мальчики и девочки переменили по несколько школ – их занимали под госпитали, армейские казармы и иные нужды. При дефиците помещений учебные классы приходилось набивать битком. Парты ставили в четыре ряда. Учились в две смены. Электричество то было, то отключалось, а потому зимой и поздней осенью утром и вечером частенько приходилось заниматься в потемках, при свете свечных огарков, которые приносили с собой из дому. Учителей не хватало. В классах сидели «переростки» – те, кто отстал от своего возраста, потому что должен был пойти в школу в 1941 году, а в той кутерьме первой военной осени не пошел. Кто-то из-за переездов семьи или по каким-то еще причинам не мог учиться год-два, а то и все три.
Школьникам военной поры всегда хотелось есть. Всегда. Постоянно. Недоедание детей было огромной проблемой. Чтобы школьники не падали в голодные обмороки, на второй перемене каждому давали пеклеванную булочку[271]. Она полагалась всем и бесплатно. По штуке в руки. Выдача происходила в буфете, под контролем классного руководителя. Получив на руки этот хлеб, его спешили съесть. Лучше не сходя с места. Эти булочки стали своего рода школьной валютой. Существовал «обменный курс», когда те, кто мог себе позволить, меняли на булочки что-то ценившееся в пацанской среде[272]. На школьном арго это называлось «марыгнуть». Как и всякую другую ценность, еду в школе крали. Те же переростки и второгодники просто отнимали булочки у слабых и маленьких. У робких сверстников вымогали за долги, большей частью изобретая причину.
Жаловаться учителям – «стучать» – по школьным понятиям было «западло». Не по-пацански. Изобретались иные методы. Часто искали защиты у каких-то авторитетных «старшаков», живших поблизости от дома. Уличное деление на «своих» и «чужих» было жестким. За «своих» надо было выходить драться, даже если лично тебя это не касалось[273]. Выжить в одиночку в школе было невозможно. Не читая Киплинга, не зная даже, кто это такой
