Эдна О’Брайен - Влюбленный Байрон

По дороге между Флоренцией и Пизой в покаянном настроении Байрон написал «стишок» для Терезы. Так как стихотворение было написано по-английски, она, быть может, не заметила, что в нем маловато тех щемящих чувств, которые звучат в «Стансах к реке По», сочиненных для нее же двумя годами ранее.

Каза Ланфранки, дом, который нашла для него чета Шелли, был феодальным дворцом XVI века на реке Арно. Построенный из каррарского мрамора, он удовлетворял склонность Байрона к величественному, к тому же поговаривали, что лестница дворца была сделана по проекту Микеланджело. Дом был просторным, однако конюшни оказались недостаточно велики для восьми лошадей Байрона, его императорской кареты и еще трех экипажей, необходимых для того, чтобы доставлять к Байрону компанию друзей, которых собрал Шелли, намеревавшийся организовать в Пизе «утопический» кружок. Флетчер был убежден, что тут водятся привидения, и потому дом заменил в склонном к готике воображении Байрона Ньюстедское аббатство, которое после долгих проволочек и несостоявшихся аукционов было все же продано за девяносто четыре тысячи фунтов, большая часть из которых пошла на уплату долгов.

Перевод поэмы Байрона «Пророчество Данте» был представлен на рассмотрение уполномоченному в Пизе, который сообщил великому герцогу, что она может «усилить народные волнения и фанатизм молодежи». Переводчик добавил собственное мнение об этом сочинении для ознакомления герцога — он нашел вещь помпезной и трудной для восприятия, ему пришлось лишить некоторые образы их прозаического одеяния. Распространение сочинения было сразу же запрещено.

Байрон продолжал свой рассеянный образ жизни: спал до полудня, пил сельтерскую воду с сухарями, а чтобы утолить голод, опускался до стряпни из холодного картофеля и маринованной рыбы, но, как он признался Эдварду Трелони, не ощущал вкуса пищи. Трелони, уроженец Корнуолла, черноволосый, с блестящими глазами, вылитый пират, утверждал, что спит, положив под подушку томик с «Корсаром», и приехал в Италию специально, чтобы присоединиться к окружению Байрона.

Позднее он оклевещет своего благодетеля и напишет злобные воспоминания, в которых обвинит Байрона в неуравновешенности, своеволии, нетерпимости, раздражительности и мстительности: его внешняя приветливость — обман, и весь его характер полностью противоположен духовной возвышенности Шелли.

Терезе пришлось удовлетвориться встречами с ее cicisbeo, когда тот навещал ее семейство на маленькой вилле Каза Пара, неподалеку от Арно, так как у Байрона наступил период общительности и он начал общаться с экспатриантами, включая Шелли, его кузена Томаса Медуина, Трелони, капитана Уильямса и Уолтера Сэвиджа Лэндора, который из принципа не разговаривал ни с одним англичанином, кроме Байрона. Медуин подбивал Байрона предаться воспоминаниям и при помощи этой хитрости собрал материал для собственной книги, которую опубликовал после смерти Байрона; Флетчер утверждал, что в ней «нет разговоров с его господином».

Позднее Ли Хант со своей вздорной женой и скотоподобными детьми присоединился к их кружку и занял первый этаж Казы Ланфранки. Шелли задумал создать журнал «Либерал». Августа, теперь ставшая глубоко набожной, предрекла в письме к Аннабелле, что журнал этот будет «атеистическим». Ли Хант тоже написал желчные и неправдивые воспоминания о человеке, которому столько докучал.

Вдали от Адриатики, не имея возможности плавать, Байрон вернулся к занятиям стрельбой. Однако, когда он обратился к губернатору, от которого едва ли мог рассчитывать на снисхождение, обнаружилось, что в городе запрещено носить и использовать огнестрельное оружие. Тогда Байрон арендовал у фермера пастбище в нескольких милях от города, куда он и его буйные друзья ежедневно отправлялись после полудня соревноваться в стрельбе по серебряным монетам, закрепленным в расщепленные палки. Когда Тереза узнала, что у дочки фермера появилась целая куча очень миленьких браслетов, они вместе с Джейн, женой капитана Уильямса, решили ежедневно приезжать в карете и наблюдать мальчишеские забавы своих непоседливых мужчин.

Байрон давал роскошные обеды, со всей изысканностью Англии эпохи Регентства: обслуга из восьми человек, получавших еще дополнительную помощь, легкомысленные разговоры и сплетни, очень огорчавшие Шелли, который ожидал метафизических дискуссий, а вместо этого его нервы ходили ходуном, когда компания за бочонком с кларетом веселилась до трех часов ночи. «Я слишком долго жил рядом с Байроном», — писал Шелли, когда решил освободиться от этой «ненавистной близости» и переехать в Леричи на заливе Ла-Специа.

Женщины не допускались на эти обеды, и Терезе в ее домике на берегу Арно оставалось обратиться к дружбе Джейн Уильямс, которую она находила «милой», и Мэри Шелли, которую она считала «чопорной». Впрочем, Мэри Шелли не осталась равнодушна к магнетизму Байрона и признала, что он обладает способностью вызывать в ней глубокие и переменчивые чувства, но его безжалостное отношение к Клэр Клермонт и то обстоятельство, что он бросил Аллегру, глубоко возмущали ее душу.

ГЛАВА XXII

В своем дневнике Байрон написал, что если он «заблуждался», то это сердце указывало ему путь. Самым большим позором для этого противоречивого и жестокого сердца было его отношение к Аллегре, с которой он обращался с пренебрежением и жестокостью. Она оказалась заложницей: через нее он наказывал эту «чудачку», а позднее и «чертову сучку» Клермонт, которая бегала за ним лишь для того, чтобы забеременеть.

Аллегра была не по годам развившимся ребенком, склонным к тщеславию и самомнению, — черты, которые она явно унаследовала от отца. В своей «Vie de Lord Byron» Тереза Гвиччиоли утверждала, что Аллегра слишком напоминала ему свою мать и что он с отвращением покидал комнату, как только она входила в нее. Байрон перевез дочь из Венеции в Равенну, и, пока он жил в палаццо, Тереза демонстрировала свою любовь к девочке и ежедневно брала ее с собой на прогулку по Корсо. Аллегра очень нравилась всем за белизну кожи, которая, как писал Байрон, «белела среди смуглых детей, как Млечный Путь». Но она была склонна к лихорадкам, что очень беспокоило Клэр, утверждавшую, что климат Равенны столь же не подходит дочери, как и климат Венеции. Байрон отвечал, что не собирается терпеть такие возражения, но в конце концов сама Аллегра ускорила свою ссылку. Она была «страшно капризной», как писал Байрон Хоппнеру, и с помощью Терезы он устроил ее в капуцинский монастырь в Баньякавалло, в двенадцати милях от Равенны. Ей было четыре с половиной года, когда Пеллегрино Гиджи отвез ее в монастырь в нарядном платье с коралловым ожерельем, не позабыв и кукол.