Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
Унгерн, по-видимому, был в хорошем настроении. Он стоял, высокий, худощавый, в белой папахе, в коротком монгольском бушлате с генеральскими погонами на широких плечах и Георгиевским крестом на груди и улыбался сквозь редкие рыжие усы своими тонкими губами, показывая передние торчащие зубы, слушая перебирающего свои длинные четки старика ламу. Очевидно, барон был доволен тем, что этот автомобильный отряд произвел впечатление на монгольских князей, взволнованных предстоящей поездкой.
С ревом моторов, так как глушителей не было, эта кавалькада из пяти автомобилей быстро промчалась по улицам города, пугая на своем пути лошадей, верблюдов, ослов и зазевавшихся пешеходов.
В поле, по бокам дороги, протоптанной верблюжьими караванами, еще лежал снег. Здесь и там, у самой дороги, лежали одиночные, парами и группами, трупы китайцев, большинство раздетых и без обуви. Это были убитые из арьергарда, защищавшего отступление китайцев из Урги.
Автомобиль с текущим радиатором стал кипеть, перегрелся и остановился в 30–35 верстах от Урги. Два монгола со своими седлами пересели в мой автомобиль. «Бьюик» Унгерна был следующим, который сдал. Он не смог взять крутую гору; его шофер-немец на больших оборотах мотора включал конус, автомобиль подавался рывком вперед на несколько футов, икал и глох… Другой, «додж», попробовал подтолкнуть его и сорвал себе заднюю полуось.
Лицо барона хмурилось и передергивалось, но он угрюмо молчал, сдерживаясь в присутствии монгольских князей, а может быть, шоферы своими честными попытками и тяжелой работой в преодолении ненормальных условий дороги убедили его в том, что виновных не было.
Немец взял мой «додж»; осененный счастливой мыслью, он повернул автомобиль и… задним ходом легко взобрался на вершину горы. Некоторые из монгол набились со своими седлами в два автомобиля и с бароном на переднем сиденье, со своим шофером-немцем укатили. Только три молодых князя с их седлами остались на макушке горы в ожидании лошадей. Мы же, три шофера в «бьюике» барона, повернули назад, в Ургу, таща на буксире «доджа» с сорванной полуосью и с четвертым шофером за рулем.
В долине, в которой еще лежал снег, нам пришлось остановиться – у автомобиля на буксире спустила шина, и вдруг мы были ошеломлены и напуганы, когда кто-то выстрелил три-четыре раза в нас. Пули просвистели мимо, но мы спрятались за кузова автомобилей.
С дальнего косогора спускались в долину несколько всадников. Они остановились настороженно, а потом скрылись в соседнюю рощу, когда мы дали по ним залп из наших четырех винтовок. Мы не знали, кто были эти горцы – остатки ли китайских шаек (гамины) или заблудившийся патруль дивизии барона. Выяснять это было для нас опасно. Я сомневаюсь в том, что автомобильная шина могла быть сменена быстрее, чем эта, которую меняли мы – четыре шофера, подстегиваемые жужжанием пуль поверх наших голов… А затем задние колеса нашего «бьюика» подняли целое облако снежной пыли – так мы рванули с этого места домой.
Позже, вечером, когда мы сидели за обеденным столом в нашем бараке, явился немец. Платиновые контакты прерывателя в магнето забились медными стружками от плохо пригнанной крышки. Барон, потомок прибалтийских немцев, даже не рассердился на своего шофера-немца, когда ему пришлось пересесть в последний оставшийся на ходу «форд». Немец только после часов подробного исследования причин остановки мотора смог вернуться домой. Мы даже рассмеялись, когда вскоре явился капитан Е-ф, его «фордянка» не могла закончить путешествие – мост был снесен разлившейся рекой, и последние 12 верст до фронта барон и монгольские князья проскакали верхом. Итак, не только один, но и все пять автомобилей не дошли до конца пробега, и… никто не был наказан.
Раза два по вызову и наряду штаба дивизии я возил Чин Ван Джембулвана, который занимал большой пост в монгольском правительстве и в то же время был посредником между живым богом Богдо-Хутухта Геген и бароном. Я слышал, что в прошлом Джембулван (смесь бурята с монголом) был скотопромышленником около русской границы. Он бегло говорил по-русски.
Унгерн пригласил его к себе в дивизию, зная, что этот ловкий делец будет служить ему как носитель и как проповедник среди религиозных монгол новой идеи и плана барона о возвращении на монгольский трон Богдо-хана, в то время находившегося под домашним арестом по распоряжению китайских властей, оккупировавших Монголию. За это монголы должны будут помочь Унгерну образовать военную базу, откуда начнется поход против большевиков.
Очевидно, Джембулвану понравилось, как я его возил, потому что в приказе по автокоманде наряду с указанием об откомандировании автомобиля великому князю Чин Ван Джембулвану шофером был назначен я.
Юрта, в которой жил Джембулван, была поставлена на деревянном помосте с перилами. Она была покрыта белым войлоком и украшена разноцветными лентами. Внутри стены и пол были покрыты дорогими персидскими коврами. В середине юрты на полу, вместо обычного очага, стояла круглая кафельная печка; на низком резном столике помещались изображение Будды и другие религиозные реликвии; на двуспальной кровати лежала горка расшитых золотом подушек; на этажерке, украшенной яркими медными шарами, – граммофон.
Юрта, в которой я жил с сержантом его легкой охраны, была установлена на земле. Мы оба спали на железных кроватях. В юрте соседней с нашей помещалась охрана, денщики и наш повар-монгол. Автомобиль «додж», выпуска 1918 г., как я потом узнал, реквизированный у корейского доктора, стоял между юртами, на ночь закрытый войлоком.
Приготовление к поездке сопровождалось энергичной работой очень заинтересованных моих подручных монгол, выбранных и обученных мною из чинов стражи. Двое следили за шинами; норма – 150 раз качнуть каждую спустившую воздух шину ручным насосом. Один следил за уровнем бензина в баке и масла в моторе; следующий кипятил воду для радиатора, и, наконец, еще несколько энтузиастов полировали капот и кузов. Самому сильному приходилось крутить заводную ручку (самопуска не было). Этот силач крутил лихо, постоянно откидывая свою длинную косу, которая вот-вот намотается на заводную ручку…
Я заводил мотор; непривязанные монгольские кони дрожали, поджимали зады и жались к юртам, дети разбегались. Выходил Джембулван, высокий, сутулый, сухощавый, с тонкими чертами красивого, оливкового цвета, лица, одетый в брусничного цвета, шелковый, с длинными рукавами, халат, поверх которого была застегнута голубого шелка безрукавка. Его бархатная круглая шапочка с темно-красным шариком наверху была украшена тремя павлиньими перьями – это свидетельствовало о его титуле хана. Джембулван,
