Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
Вернулся я в срок, но дивизии уже не застал. Только барон один знал, что дивизия выступит на рассвете следующего дня, в канун которого я был у него. Барон был у себя. Я представился, он подвел меня к окну, указал на далеком горизонте одинокую сопку на границе с Монголией и сказал: «По компасу на продолжение створа. Я оставил для Вас конвой в один взвод с двумя пулеметами Шоша и при двух офицерах. Ваши лошади здесь. Увидимся в Акше». Я искренно поблагодарил и откланялся. Занося ногу в стремя, я сделал последнюю затяжку папиросы, запас их дал вестовому и предложил господам офицерам последовать моему примеру, ибо в Монголии курить будет нечего и курящие будут мучиться. Через двое суток я нагнал дивизию на походе, шедшей под командой генерала Резухина – помощника барона, бывшего командира 1-го полка, вернувшегося после очень тяжелого ранения, полученного под Оловянной.
Прибыли в г. Акша – 4-й отдел Забайкальского казачьего войска. К границе Монголии, где были красные части, в поселок у брода реки Онон, в 35 верстах от Акши, был выделен в авангард один полк, сменявшийся еженедельно, и без смены 2-я батарея под командой капитана Дмитриева (из подпрапорщиков-артиллеристов мирного времени за боевые отличия). 1-й батареей командовал капитан Попов (кадровый офицер из артиллерийского училища). Дивизия отдыхала и занималась в ожидании приезда начальника дивизии. В дивизии находился японский эскадрон из добровольцев, который после взятия Урги исчез. Барон находился в Даурии, устанавливая снабжение дивизии и пути сообщения с Маньчжурией и устраивая там тыловые базы.
Подошла моя очередь сменить полк в поселке, где я и расположился. Красные части из-за Яблонового хребта начали действовать в нашем районе. Разъезды и внутренние караулы были от одной и той же сотни, несущей службу посуточно. Аошади полка и батареи были на островке, посредине реки на пастбище. 1-я сотня состояла из солдат Сибирской армии, 2-я и 3-я – из иногороднего сословия Забайкалья, и их села были по ту сторону Яблонового хребта. 4-я сотня – смешанная с вьючными пулеметами.
Однажды на рассвете меня разбудил дежурный офицер по поселку и доложил, что 2-я и 3-я сотни ушли за Онон к большевикам. Подняв тревогу и приказав выставить охранение от 1-й сотни, я установил, что 2-я и 3-я сотни решили отправиться домой «по-хорошему», для чего они тайно постановили: уйти во время несения службы 2-й сотни, вахмистр которой был энергичный. Офицеров полка не трогать, а до ухода сотен держать под караулом и в случае, если они захотят вырваться, просить их не делать этого до снятия караулов у хат; офицерских и заводных лошадей не брать, кроме личного оружия, взять только легкие пулеметы Шоша, по одному на взвод.
По следам на земле обнаружилось их направление и каким строем они шли: по «три», т. е. тем строем, который был запрещен в нашей дивизии. Мне оставалось лишь одно: послать донесение генералу Резухину, по приказанию которого в тот же день я был сменен другим полком. В длинной беседе с истинным офицером и прекрасным человеком, генералом Резухиным, мы коснулись всех вопросов, недоговаривая лишь о конце всей этой истории для меня лично: расстрел казался неизбежным, и я приготовился к расставанию с жизнью, но дорогой ценой. Офицеры 1-й сотни горячо просили меня дать согласие на их план: вместе со всей сотней «драпануть» в Дальневосточную армию, расположившуюся по первоначальному плану и заключившую с большевиками договор о перемирии на станции Хадак-Булак. Я решительно и резко ответил отказом.
В один из вечеров раздался звон колокольчиков: барон приехал и остановился у генерала Резухина. Жутко вспоминать мое тогдашнее состояние. После полуночи явился от барона всадник комендантского эскадрона, требовавшего меня к себе. С этой минуты я весь напрягся, собрал все свое самообладание, постарался успокоить нервы, перекрестился и вышел из дома на улицу. Впереди шел всадник, но вел меня не к дому генерала Резухина, а в другом направлении. Я «водил вокруг себя глазами и ушами», прислушиваясь в полной тишине и темноте в станице к малейшему шуму, отстегнув кобуру револьвера, переместив ее по поясу к животу, чтобы быстрее вынуть, и даже немного вынул клинок шашки из ножен, как полагается это делать по предварительной команде «шашки вон».
Всадник вошел в дверь дома, и, всматриваясь по сторонам улицы, я вошел за ним, но она оказалась дверью на балкон, идущий вдоль всего дома со стороны сада, дверь же в дом находилась в конце. Вошел в коридор – темно, всадник открыл другую дверь, и, войдя в нее, я оказался в комнате; дверь за мной закрылась, всадник остался по ту сторону. Я увидел барона, рапортовал ему о приходе и, быстро осмотрев комнату, стал вплотную к стене, подальше от дверей и окон. Сидя на стуле с ногами (обычная его поза), он пил чай (тоже обычный напиток) и, быстро окинув меня стальным взглядом, сказал: «Рассказывайте». Ему нужно было всегда говорить коротко и ясно, и я в кратких словах доложил, будучи уверенным, что он все детали уже знает от генерала Резухина. «Сколько вы истратили?» – «165 рублей на подбивку подошв к сапогам всадников».
Перед выходом из Даурии в Монголию барон раздал пять мешков с золотыми русскими монетами, каждый в сумму 10 000 рублей, трем командирам полков и двум командирам батарей на расходы по усмотрению начальников частей. Жалованье выплачивалось, как и раньше, дивизионным казначеем по расчету: командир полка и батареи – 40 зол. руб., помощники – 35, командиры сотен – 30, младшие офицеры – 25, все унтер-офицеры – 15, всадники – 15 на двух. Деньги командирам были выданы без расписок, документов в расходовании их не требовалось – все строилось бароном на этике офицера. На мой ответ барон вспылил: «Вот оттого и сбежали у Вас, что Вы не «завели» людей, которым надо было платить, и Вы бы все знали, что делается».
На это уже я вспылил и сказал: «Ваше Превосходительство, я кадровый офицер и не
