Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
— Здесь я и живу. Скромно. Но не бедно, — спокойным тихим голосом говорил Алексей, внимательно следя за выражениями лиц женщины и девочки, которые все больше и больше начинали казаться ему знакомыми.
— Ой, мама! — воскликнула девочка. — Ты посмотри, сколько икон! И какие они все черные и грязные!
— Они не грязные, а старые — почернели от времени, — сказал Травин.
— А зачем вам их столько, если они старые? — не унималась Анюта.
— Чтобы очистить от копоти и отдать людям чистые иконы, — терпеливо отвечал Алексей Иванович.
— Елизавета про иконы не говорила, — с грустью в голосе заметила девочка.
— Она вообще ничего не рассказывала, — вмешалась в разговор женщина. — Бредила во сне. Звала Алексея Травина. Потом перед кем-то вас защищала, говорила, чтобы не трогали одаренного художника. Из обрывков фраз я поняла, что она не безразлична к вам. Вот и собрались мы после выписки из больницы вас разыскать. Обратились в И мператорскую Академию художеств. Там помогли с вашим адресом. Мы обязаны Елизавете многим. По нашей вине она эту страшную болезнь получила.
— По моей вине, — поправила ее девочка.
Вера Николаевна неторопливо, раскладывая по полочкам события последних дней, начиная от первой ссоры и завершая прощанием в палате, рассказала Травину историю их дружбы. Ничего не утаила.
— Я ведь такая обозленная на всех и на все была после смерти мужа. А она… Она прямо-таки заставила посмотреть на жизнь по-иному, объяснив: никого ближе, роднее, чем Аннушка, у меня нет, — закончила дама рассказ и, взглянув пристально в глаза Травину, спросила. — Вы и правда с ней были хорошо знакомы?
— Я любил ее, — сказал тихо Алексей Иванович, возвращаясь к столу с тарелкой, доверху наложенной пряниками в одной руке и с вязанкой бубликов в другой.
Он долго и красочно рассказывал давнюю историю дружбы мальчика Алеши и девочки Лизы в далеком от столицы городке Галиче. Вспоминал звездное небо, под которым они мечтали о счастливой жизни и которое потом он воплотил в рисунке плафона во дворце князей Юсуповых. Не забыл рассказать про цыганку, нагадавшую трагическую развязку. Рассказал про пожар и про то, как струсил — не поехал тогда в Санкт-Петербург на поиски любимой.
— Теперь не опоздайте, — совсем по-взрослому сказала Аня.
— И правда. Я-то на радостях, что вас нашла, запамятовала, — Елизавета сильно больная, — заторопилась Вера Николаевна.
— Успею, — уверенно сказал Травин. — Закажу дилижанс и мы минут через тридцать-сорок в больнице будем.
— Нет уж. Езжайте одни, — категорично заявила Вера Николаевна. Мы к ней как-нибудь в другой раз съездим. Привет передадите и на том спасибо.
— Поцелуйте от меня, — сказала Аня и засмущалась.
Когда они уходили, Травин никак не мог избавиться от мысли, что раньше видел их. Вспомнить, где это было, он не мог, но отчетливо представлял их лица и даже грустил о расставании с ними.
* * *
К черной визитке полагались черно-серые полосатые брюки и двубортный жилет белого цвета. Крахмальные воротнички манишки в тон жилета были отложными. Травину не нравились воротнички с высокой стойкой из-за густой шевелюры — волосы задирали их вверх, топорщили.
Алексей Иванович натягивал гетры на лаковые полуботинки, как в квартиру вошла жена. Остановившись у порога, она недоуменно посмотрела на мужа. Последний раз Татьяна видела его в этой одежде, когда они ходили в гости отмечать Новый год.
— У нас нынче праздник? — ухмыльнулась жена, демонстративно оглядывая Травина с головы до ног.
— У меня нынче горе, — в тон ей ответил Алексей Иванович.
— И что за горе?
— Елизавета умирает.
— Боже!
Он пожал плечами. Смущенно хмыкнул. Потер тыльной стороной ладони кончик носа. Нахмурился и, махнув рукой, сказал:
— Пошел я.
Он не видел, как жена перекрестила его в спину и вытерла платком набежавшую слезу.
Выйдя из дома, он направился было к Крюкову каналу, потом вспомнил, извозчики стоят обычно с другой стороны, развернулся. Прошел метров сто, понял опять, идет не в том направлении, остановился, рассеянно оглядываясь по сторонам.
Глухой бас прозвучал над самым ухом:
— Куда изволите, господин хороший?
— На Шестилавочную улицу, — растерянно ответил Травин.
— Понятно! — крякнул небольшого роста мужичок, подсаживая оторопевшего Алексея Ивановича. — Вам, значит, на Надеждинскую. В новое крыло больницы Мариинской.
«Наш кучер — городской, — с удовлетворением подумал Травин. — Где знать залетным кучерам, что Шестилавочную улицу горожане зовут Надеждинской, потому как там находится женское отделение больницы, куда ложатся с надеждой на излечение».
По дороге к больнице о Елизавете он не думал. Вспоминалась жена. Как-то давно он рассказывал Татьяне о своей юношеской любви. На ее шутливый вопрос, куда же делась его зазноба, он так же шутливо ответил, мол, была и сплыла. Теперь получалось, что все годы он обманывал жену. От этой мысли ему стало неприятно на душе, и Травин заерзал на сидении.
Растерянный взгляд Татьяны, ее отрывистый вскрик — все это вновь пробежало в его памяти и вызвало вопросы. Алексей с детских лет был приучен говорить правду. Любую, какой бы горькой она ни была. Сейчас он не мог понять самого себя — почему столько лет скрывал, что Елизавета до своего замужества жила в городе и даже помогала ему?
Не находя ответа, он вспоминал свою жизнь с Татьяной и не мог припомнить ни одного случая, когда бы они крепко поругались — жена умела вовремя заметить плохой настрой мужа и всячески старалась быть сговорчивее, ласковее.
«Но не было и ни одного радостного дня, когда семейное счастье вызывало неописуемый восторг. Даже рождение детей происходило буднично, — мелькнула тревожная мысль. Значит, и любви не было? — испугался было Травин, но сразу оправдал себя: я влюбился в нее сразу, как только увидел на мосту. Я думал тогда о ней, переживал. А с какой радостью согласился на предложение Ободовского свататься! Шел к ней и ног под собой не чуял».
Чем больше Травин приводил примеров, доказывающих его высокие чувства к жене, тем больше осознавал, что обманывает себя. Татьяна была самой удобной женщиной для его жизни в столице: симпатичная, любящая, послушная и с хорошим приданым. Не будь состояния у нее отца, он бы вряд ли пережил издержки, связанные с невыплатами за работы и судебные траты. Жена находила добрые слова утешения, когда он испытывал нервные потрясения, и работа валилась из рук.
«Что она получила взамен?» — спросил себя Травин.
Его взгляд упал на лакированные полуботинки.
«Это так я нарядился к больной женщине», — усмехнулся он, замечая, что они уже въехали на территорию больницы.
— Алексей Иванович! Голубчик! Что случилось? — испуганный голос
