Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы - Владимир Анатольевич Васильев
«Почему завтра?» — недоумевала она, но спросить стеснялась — боялась обидеть его своей подозрительностью.
Борщов продолжал мечтать, как они после лечения Лизы поедут в Баден-Баден. Там она должна будет укрепить свое здоровье, ослабленное в битве с болезнью. И опять улыбался. И опять она видела слезинки в глазах мужа. И в бодром голосе его, в показной веселой интонации едва слышно звучали нотки печали, которые никто бы не распознал, кроме людей, обреченных на смерть.
«Травин сказал бы всю правду, — подумала она, когда осталась одна в палате. — Он не стал бы ждать завтрашнего дня, а повез бы меня сегодня, сейчас к лучшим врачам, поднимал бы их с постелей, требовал, умолял. А, что если завтра…»
Лучик надежды, мелькнувший в ее сознании, не успев обогреть ее душу, сразу потух. Елизавета ведь так и не сказала Вере Николаевне об Алексее Травине, когда та, прощаясь с ней, спрашивала, кому из родных передать, что она находится в больнице.
«Неисправимая гордячка», — выругала себя Елизавета, чувствуя как горячим струйками катятся по щекам слезы.
Не раз, размышляя о грядущей смерти как о закономерности, придумывая себе и загробную жизнь, и возвращение в эту среду рождением в другом теле, она успокаивала себя: дескать, когда состарится, ученые изобретут лекарство, продлевающее жизнь до бесконечности. И вот сейчас, неожиданно оказавшись на пороге жизни и смерти, она растерялась. Лиза никак не могла взять в толк, как это она никогда больше не увидит неба, солнца, не будет чувствовать запахов цветов, слышать пения птиц — что все будет продолжаться без нее вечно.
— Никогда, — прошептала она и почувствовала, как по спине пробежал холодок.
Ближе к ночи Елизавета пыталась заснуть, но вместо этого из прошлого яркими вспышками в сознание проникали давно забытые события. То она оказывалась поблизости с домом, в котором во время пожара погибли отец, мать и воспитательница. То видела себя рядом с Алексеем Травиным — они шли по улице. Вдоль нее свешивались ветки с яблоками. Приходил и уходил образ великой княгини Елены Павловны. И вдруг…
Сновидения неожиданно прервались — перед ее глазами как наяву появилось лицо старой фрейлины, жившей во фрейлинском коридоре зимнего дворца неподалеку от Елизаветы. Вечером среди фрейлин прошел слух, что старушка должна ночью умереть. Об этом заявил дворцовый лекарь, наблюдавший одинокую старушку. Кроме того, Елизавета видела, как после полудня к соседке заходила статс-дама Двора, а спустя несколько часов после этого в комнатку пришел священник.
Было уже за полночь, но она не могла сомкнуть глаз. Все представляла одинокую женщину, лежащую в ожидании смерти. Пыталась догадаться, о чем она думает, переживает, а может, тихо плачет, вспоминая далекие годы детства, молодости. Несколько раз порывалась встать и пойти к соседке, но страх увидеть старушку мертвой останавливал ее возле дверей и возвращал в постель.
«Думала ли я, что когда-нибудь сама буду лежать в ожидании смерти одна в пустой палате», — мелькнула мысль и обожгла ее своей несправедливостью.
Сердце Елизаветы учащенно забилось. Она поежилась от озноба. Стала переворачиваться на другой бок, невольно взглянула на окно — и застыла. Перед глазами Лизы простирался купол, разрисованный Травиным. Такое же иссиня-темное небо с золотыми звездами, рассыпанными по краям редко, а к центру все кучнее и кучнее.
Словно завороженная, она не отрывала взгляда от небосвода, который, чем дольше смотрела на него, тем сильнее притягивал ее к себе. И она уже бессознательно, через едва осознаваемые ощущения все глубже и глубже проникала в бесконечность Вселенной. Всю свою долгую жизнь Елизавета, боящаяся холода, с благоговением ощущала холодную глубину неба и леденящий душу блеск звезд.
* * *
— К тебе женщина с ребенком, — крикнула от порога Татьяна и, громко хлопнув дверью, вышла из квартиры.
Чертыхнувшись, отложив пузырек с жидкостью, кисточку, Травин с сожалением бросил взгляд на едва видимый образ Божией Матери с ребенком и отправился навстречу непрошеным гостям. Его оторвали от эксперимента на самом интересном месте, когда, после длительных месяцев использования то одного то другого раствора он, наконец, вплотную подошел к разгадке тайны очищения икон от грязи и копоти и стал замечать первые плоды работы.
— Вы не ошиблись адресом? — стараясь как можно сдержаннее, спросил Алексей Иванович.
— Похож! — картинно всплеснула руками девочка.
— Похож, — согласилась с ней чопорная дама.
— Извольте представиться, — вежливо сказал Травин, понимая, что пройдет еще несколько минут, и он выйдет из себя.
— Жена коллежского советника Антона Петровича Лисицына, — сказала красивая дама, добавив через паузу, — безвременно усопшего. А это, — дама погладила стоящую рядом с ней девочку по голове, — дочь Антона Петровича.
— Травин Алексей Иванович, художник, — ответил он, слегка склонив голову.
— Художник, значит, — выпалила девочка. — Вы нам и нужны!
— Извините, но не сейчас. Я выполню ваш заказ. Только чуть позднее. Сейчас у меня очень важная работа, — торопливо сказал Травин.
— Мы, мил человек, к вам не заказы пришли заказывать. Коль надо будет, тогда к себе пригласим, закажем и портрет и натюрморт. У нас к вам дело куда важней, — деловито, с расстановкой сказала женщина, кривя тонкие губы.
— Так говорите же, — с нетерпением сказал Травин.
— Мы от Елизаветы, — брякнула девочка, с интересом наблюдавшая за лицом художника.
— От какой Елизаветы? — дрогнувшим голосом спросил он.
Девочка дернула женщину за руку и посмотрела на нее. Та пожала плечами, извинительно улыбнулась, выпячивая нижнюю губу. Они уже собрались было уйти, в молчаливом согласии друг с другом пожимая плечами, как Травин, внимательно наблюдавший за гримасами лиц непрошеных гостей, вдруг крикнул:
— Постойте, постойте. Я ничего не понимаю. Ведь Елизавета Ивановна Богданова давно не живет в Санкт-Петербурге, — заторопился он и шагнул к женщине с девочкой, чтобы не дать им уйти.
— Она в Мариинской больнице, — обиженно фыркнула дама. — Знала бы, что нас так встретят, — в жизнь не пошла.
— Извините. Все так неожиданно. Я и не предполагал что… И вы мне сразу ничего… — он проглатывал фразы. Недосказав одну, начинал следующую, то и дело поглядывая на посетителей, стараясь угодить им. — Да вы проходите. Извините, пожалуйста, что не прибрано. Такая у меня работа. Сейчас жена придет, самовар поставит, — спохватился. Ударил себя по голове кулаком. — Да что я говорю? Сам самовар поставлю. Чай с пряниками будем пить. Ты пряники любишь? — Алексей склонился над девочкой и, не дождавшись ответа, ответил за нее. — Любишь. Тогда пройдемте. Вот сюда, вот сюда…
Вера Николаевна и Аня, оглядываясь по сторонам, направились вслед за хозяином в светлую часть комнаты. Им на глаза попадались картины с изображенными на них незнакомыми людьми, фрагменты
