Дмитрий Коваленин - Суси-нуар. Занимательное муракамиедение

lt’s only after we’ve lost everything

That we’re free to do anything[32].

«Fight Club»

Что происходит? Почему не пишешь? Боишься?

Не дрейфь. Для таких, как мы с тобой, чтоб было не страшно, недавно изготовили очередную таблетку – кино «Файт-клаб». Извини, что по-английски, – я принципиально не согласен с переводом «Бойцовский клуб». Все-таки бойцы – это люди, которые следуют неким правилам боя. Я уж о «гамбургском счете» не говорю. Главная же идея «таблетки» – просто дать самому себе по зубам по дороге от остановки трамвая (автобуса, электрички) домой. Простая драка до первой крови. Казалось бы. No rules[33].

Помнишь, был у нас с тобой приятель-однокашник. Переводил средневековые японские стихи, слушал «Duran Duran» и занимался карате. Общительный такой пацан, весь в девочках, накачанный и одевался стильно. А в конце 80-х эмигрировал в Штаты и основал фирму под названием «The Draka Corporations». Устраивал драки без правил в пригородных клубах где ни попадя. Поначалу даже зарабатывал. Сколько на этом протянул-то – года два-три?

Так вот, никогда не забуду ту странную перемену между лекциями – в закутке между буфетом и туалетом, где мы все курили. Он тогда был на пятом курсе, я на четвертом. Минуты три он рассказывал мне, что ему не нравится в его жизни.

– Так чего ж ты сам хочешь? – спросил я его наконец. Он долго смотрел на меня. А потом с ангельской улыбкой ни с того ни с сего оторвал ногу от бетонного пола – и выписал мне профессиональное «маваси-гэри» в солнечное сплетение.

– Зачем?.. – только и выдохнул я секунд через двадцать. Все это время он пристально меня разглядывал.

– Откуда я знаю? – затянулся он напоследок, помог мне встать, выкинул бычок мимо урны и ушел на лекцию по философии.

Сейчас в Сан-Диего продавцом аудиотехники. Судя по голосу в трубке, вроде доволен. Хоть и развелся со своей мексиканочкой. Ну, дай им бог, пускай и каждому по отдельности.

– Моя тема – коридор между внешним космосом и внутренним. Сёко Асахара, лидер секты «Аум», указал этот коридор своим верующим. Те впали в шок от вида новых горизонтов, и он использовал их шок, чтобы сделать из них рабов. Это очень опасно. Мне кажется, что он своего рода гениальный рассказчик, который рассказал людям плохую историю – и они убили много других людей. Это трагично, грустно и очень неправильно. Я просто хотел рассказать миру, как это все неправильно. Но если бы я просто сказал, что это неправильно, никто бы ничего не понял. Так что я взял у них интервью, собрал вместе их голоса и сделал книгу. Я разговаривал с 63 пострадавшими, которые были в тот день там, в метро. Голоса простых людей, которые пострадали от всего этого. Я спрашивал их в интервью о детстве, о первой любви. Они жаловались – мол, это не имеет отношения к трагедии. А я отвечал – имеет! Я прежде всего хотел знать, что это за люди. И хотел описать их личные трагедии. Если бы я сам ехал в том поезде, я бы, наверное, их ненавидел. Но когда я слушал их истории – я их любил. Это хорошие люди. Мы понимаем друг друга. Они очень много работают и любят свои семьи. Они не чувствуют себя счастливыми, когда набиваются в электричку и едут на работу, где потом выкладываются на всю катушку, – но они верят, что так и должно быть. И я люблю этих японских работяг. Но в то же время чувствую, что если бы их отправили на войну – например, в Китай, – они убили бы много китайцев, потому что они очень, очень организованны, вы знаете. Они так много и так прилежно работают…

– Опасны ли они?

– Опасны. Если им прикажут убивать – они будут убивать. Я очень люблю их, но в то же время очень боюсь. Я… не знаю. Пока не знаю85.

Особо запоминающийся штрих на общем фоне романа – сцена-загадка, в которой Готанда и Боку расстаются в предпоследний раз. Когда разговор об убийстве Мэй доходит до предельного напряжения, герой вдруг ощущает «присутствие Зверя». И общая расслабленная интонация рассказчика на несколько секунд ныряет, как задетая дробью птица, в глухую петлю:

И тут я ощутил присутствие кого-то третьего. Будто кроме нас с Готандой в комнате есть кто-то еще. Я чуял тепло его тела, дыхание, запах. Но по всем признакам это был не человек. Воздух вокруг заметался так, словно разбудили дикого зверя. Зверя? У меня одеревенела спина. Я судорожно огляделся. Но, само собой, никого не увидел. В воздухе посреди комнаты скрывался лишь сгусток признаков чего-то нечеловеческого. Но видно ничего не было.

Что это, Бэрримор?

Одно время мне казалось, что это – Смерть, нависающая над героем в ту минуту, когда Готанда подумывает, а не слишком ли много знает его приятель и не «убрать» ли столь опасного свидетеля прямо сейчас.

Теперь, когда я собрал все мысли в одну книгу, мне все же думается по-другому.

Это отошел в иной мир, выполнив свое назначение, Человек-Овца. Превратившись в скелет № 6 в Комнате Смерти.

Вспомним, как он «дошел до жизни такой».

Еще в «Пинболе» у Боку появляется новый распределительный щит. Монтер, пришедший его поменять, – иссиня-черный от щетины. «Такому, сколько ни брейся, все не выбрить. Синева доходила аж до глаз». До существа в овечьей маске – «шерсть в глаза попадает» – уже недолго.

И в дальнейшем вся его функция – подключать Боку к жизни, пока тот не вырастет и не встанет на ноги. Поддерживать связь с окружающими людьми и держать его «на плаву» в этом мире. Со всеми его принципами и личными установками, из-за которых он вечно «все на свете теряет». Помню, при первом прочтении сцена, в которой Боку рассказывает Юки о своем детстве и появлении тени Человека-Овцы, даже напомнила мне Вендерсово «Небо над Берлином». Уж очень похоже там сходят ангелы. Но все-таки параллель с христианскими ангелами тут не работает, и вот почему.

В миг, когда у Боку впервые мелькнула мысль, что Готанда – убийца, он познал свою обратную сторону. Этот момент – момент потери нравственной чистоты и Человека-Овцы в себе – очень важен для ощущения полноты и законченности романа. Именно на этой сцене из отношений Я-Боку и Крысы-Готанды исчезает искренность и непосредственность бывших школьных друзей. Отныне они перестают друг другу доверять. Слишком много яда скопилось в обоих бокалах.

Ложь.

Вот он, новый фактор в механизме суперотеля «Дельфин». Еще в «Охоте на овец» его не было. Здесь же – Боку врет полиции, что ничего не знает про Мэй. Готанда врет Боку, что ничего не слышал о Кики. Чем дальше заходят отношения людей, которые врут, тем больше лжи наворачивается. Этакий «синдром Зорге»: когда игра усложняется, личные принципы размываются и бывшие враги начинают сотрудничать во имя третьей реальности, третьего пути и третьей цели… Или «принцип Чандлера», проще говоря. Со стокгольмским акцентом.