Любовная лирика Мандельштама. Единство, эволюция, адресаты - Олег Андершанович Лекманов
Указали исследователи и на два главных подтекста стихотворения «Возможна ли женщине мертвой хвала…» (и стихотворения «Я буду метаться по табору улицы темной…», прибавим мы в скобках). Это, во-первых, роман Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера», из которого взяты не только имя Миньона и «мельниц колеса», но и «рожок почтальона» (наблюдение Л. Г. Пановой)380. И это, во-вторых, вокальные циклы Франца Шуберта «Прекрасная мельничиха» и «Зимний путь»381.
Нам остается добавить несколько соображений к рассуждениям предшественников о том, почему Ольга Ваксель в мандельштамовской поэтической эпитафии была уподоблена именно Миньоне.
Для начала нужно отметить, что это уподобление, скорее всего, возникло в сознании Мандельштама не во время работы в Воронеже над радиопьесой «Молодость Гёте», как полагала Надежда Мандельштам382, а еще в 1925 году, ведь «карета» и «мельничный шум» упоминаются в стихотворении «Я буду метаться по табору улицы темной…». Отметим, что на роман «Годы учения Вильгельма Мейстера» Мандельштам впервые сослался в 1922 году в статье «Девятнадцатый век»383.
Кроме того, это уподобление задает еще одну параллель между двумя Ольгами – Гильдебрандт-Арбениной и Ваксель, ведь в воспоминаниях Арбениной рассказано, что она представлялась Мандельштаму «в трех образах», и один из них был «Римские встречи Гёте»384. По-видимому, в поэтическом сознании Мандельштама влюбленность в Ваксель рифмовалась с любовью к Гильдебрандт-Арбениной. Мы уже сопоставляли строки «Как дрожала губ малина» о Ваксель и «Вишневый нежный рот» об Арбениной. Теперь обратим внимание на сходство строфы из стихотворения «Мне жалко, что теперь зима…» о Гильдебрандт-Арбениной:
В тебе все дразнит, все поет,
Как итальянская рулада,
И маленький вишневый рот
Сухого просит винограда, —
со следующими строками из стихотворения памяти Ваксель:
И ты раскрывала свой аленький рот,
Смеясь, итальянясь, русея…
Но все-таки чем Ольга Ваксель напоминала Мандельштаму гётевскую Миньону?
Прежде чем пытаться ответить на этот вопрос, нужно указать на еще одно образное соответствие с Миньоной из гётевского романа, которое было важным для Мандельштама. Это дочь арфиста из «Итальянского путешествия» Гёте, на соответствующий эпизод из которого Мандельштам указал в «Молодости Гёте» как на набросок к будущим страницам о Миньоне в «Годах учения Вильгельма Мейстера»:
Девочка лет одиннадцати отчаянно машет краешком красного плаща. Рядом с ней стоит чернобородый мужчина. За плечами у него большой треугольный футляр.
Маленькая дикарка с арфой – Миньона. Южанка, потерявшая свою родину. Воплощение тоски по цветущему югу, но не итальянка. Старик из-под нахмуренных бровей глядел и гордо, и униженно.
– Девочка устала. Господин путешественник, не откажите ее подвезти.
Гёте в мчащейся карете шутит с пугливым зверьком, с<амо>любивой маленькой арфисткой. Он ее дразнит, экзаменует. Она не умеет отличить клена от вяза. Но и девочка не остается в долгу. Между прочим, она объясняет, что арфа – прекрасный барометр. Когда дискантная струна настраивается выше, это всегда к хорошей погоде385.
В этом эпизоде из «Молодости Гёте» общая ситуация, возраст девочки, разговор о кленах и вязах и реплика об «арфе – прекрасном барометре» взяты из «Итальянского путешествия», а имя девочки и описание ее характера – из «Вильгельма Мейстера».
Логично предположить, что совпадения между мандельштамовским изображением девочки из «Молодости Гёте» и его стихотворением «Возможна ли женщине мертвой хвала…» как раз и спровоцировали поэта назвать Ольгу Ваксель Миньоной.
Главное из совпадений в стихотворении обозначено словом из той же строки, что и «Миньона», – «дичок»; а в изображении Миньоны из «Молодости Гёте» – через характеристики «маленькая дикарка» и «пугливый зверек».
А второе совпадение – это в обоих случаях связанное с Италией указание на утрату более южной родины и необходимость жить в северном крае. В отрывке из «Молодости Гёте» об этом сказано прямо: «Южанка, потерявшая свою родину. Воплощение тоски по цветущему югу, но не итальянка». Кажется, Мандельштам подталкивает здесь читателя к догадке: цыганка. В стихотворении «Возможна ли женщине мертвой хвала…» тема утраты более южной родины сначала возникает во второй строфе («Холодной стокгольмской постели»), а в полную силу разворачивается в сильной позиции финальных строк: «Но мельниц колеса зимуют в снегу, / И стынет рожок почтальона». Что касается цыганских мотивов, то самый отчетливый из них был употреблен в начальной строке обращенного к Ваксель стихотворения 1925 года «Я буду метаться по табору улицы темной…», а в стихотворении «Возможна ли женщине мертвой хвала…» намек на цыганскую тему, возможно, содержит называние его адресата «медвежонком» в той же строке, где она уподобляется «дичку» и «Миньоне». Отметим, что в книге Мандельштама «Стихотворения» (1928) непосредственно перед стихотворением «Я буду метаться по табору улицы темной…» помещено стихотворение того же, 1925 года «Сегодня ночью не солгу…» (1925), в котором дважды появляется «цыганка»386.
Если допустить, что Ольга Ваксель, как и Ольга Гильдебрандт-Арбенина, делилась с Мандельштамом историями о себе (ведь откуда-то же он должен был узнать о скрипке ее прадеда), и в частности о своем детстве, то можно будет предположить, что тема дикости адресата стихотворения, холодной и опасной зимы, а также цыганская тема не в последнюю очередь были спровоцированы этими историями. Приведем здесь три из них, расположенные в воспоминаниях Ваксель на соседних страницах:
Сестра моей няньки вздумала меня дразнить: она говорила, что Соня скоро от меня уйдет, что она будет жить у другой, хорошей девочки. Я схватила со стола ножницы и бросила в руку моей обидчицы. Ножницы застряли, когда их вынули, пошла кровь, девушка плакала от боли, меня сгребли и увели домой. Дома я ревела, пришлось рассказать маме; меня перестали пускать. <…>
С Приоратом у меня связано представление о замерзших по дороге в школу детях – история, не знаю, с какой целью рассказанная при мне взрослыми, но произведшая сильное впечатление. Одним из ужасов детства был страх, внушаемый цыганами. Когда вблизи нашего дома появлялись смуглые гадалки с кольцами в ушах, с раскачивающейся походкой, в пестрых тряпках, у меня немели ноги от страха, я пряталась куда попало и долго потом мне снились сцены похищения детей387.
Еще более осторожно предположим, что зачин приведенного нами фрагмента из
