Лев Толстой. Свободный Человек - Павел Валерьевич Басинский
При нем был слуга Сергей Арбузов. В воспоминаниях о жизни с графом, впоследствии опубликованных, Сергей ни слова не говорит об «арзамасском ужасе», хотя видно, что глаз у него был острый. На следующий день в дороге Толстой вновь испытал это чувство, но, как он пишет жене, уже был готов к нему и потому не так испугался.
Однако спустя 15 лет, в «Записках сумасшедшего», Толстой вспомнил об «арзамасском ужасе» и придал ему совсем другой смысл. Он объяснил это страхом смерти. Но в письмах жене 1869 года он ничего не говорил о страхе смерти. В то время эта проблема еще не так волновала его, как будет волновать через 15 лет, в 1884 году, в разгар «духовного переворота».
Есть подозрение, что Толстой по-писательски «обманул» с «арзамасским ужасом». Пусть и необычный, но не исключительный случай из своей жизни он использовал для литературного произведения уже в символическом ключе.
В семидесятые годы написаны «Анна Каренина» и «Кавказский пленник» — два шедевра Толстого, большой и маленький. Об «Анне Карениной» Владимир Набоков сказал, что это «лучший русский роман», а затем добавил: «А, собственно, почему только русский? И мировой — тоже». Тогда же создается «Азбука» — книга-хрестоматия, которую, гордо считал Толстой, должны прочитать все дети, от крестьянских до императорских.
Толстой — в зените славы! Его образ этого времени точно отражен в портрете Ивана Николаевича Крамского. Перед нами — русский богатырь, и физический, и духовный. История создания этого портрета была забавной. Толстой категорически не желал «позировать». Между тем меценат Павел Михайлович Третьяков для своей коллекции заказал Крамскому, уже очень известному в то время художнику, портрет Толстого. Крамской ответил письмом: «…употреблю все старания, чтобы написать портрет графа Толстого». Но как? «Модель» капризничает! И тогда Крамской летом 1873 года снял дачу на станции Козлова Засека близ Ясной Поляны. Он стал наблюдать за Толстым, стараясь схватить его подлинные черты. Наконец в дело вмешалась Софья Андреевна. Она уговорила мужа позировать Крамскому, но с условием, что тот сделает еще копию — лично для нее.
Забавна реакция Крамского на знакомство с Толстым. Он писал И. Е. Репину: «А граф Толстой, которого я писал, интересный человек… Даже на гения смахивает».
По воспоминаниям Сергея Львовича Толстого, отец всё-таки устал от позирования, и туловище Крамской дописывал уже без него, набив соломой его рубаху. И это чувствуется в портрете — голова и кисть руки существуют как бы отдельно от туловища.
После «Анны Карениной» Толстой вновь берется за исторический труд. Он хочет написать роман о Петре I. Больше тридцати раз он начинал писать роман, собрав огромное количество документального материала. Но Петра I в версии Льва Толстого мы так и не имеем. Эту миссию выполнит другой, «третий» (после Алексея Константиновича и Льва Николаевича) Толстой, «красный граф» Алексей Николаевич.
Есть несколько объяснений, почему «первый» Толстой не осилил первого Петра.
Во-первых, он понял, что не чувствует глубоко быта и языка той эпохи. Это мешало ему проникнуться ее духом.
Во-вторых, почти все главные герои «Войны и мира» — фактически его родственники. Это его деды (Ростов и старый Болконский), мать (княжна Марья), отец (Николай Ростов), Таня и Соня Берс (Наташа). То же и с «Анной Карениной», где история любви, женитьбы и семейной жизни Левина и Кити почти в точности повторяет историю самого Льва Николаевича и Сонечки.
А кто были ему Петр I и Меншиков? Только исторические фигуры. При всем масштабе художественного дара и мощи фантазии Толстой — очень интимный писатель. Может быть, в этом и состоит главный секрет того, почему «Война и мир» и «Анна Каренина» и сегодня читаются как живые и трепетно современные вещи.
В-третьих, Толстой признавался, что Петр I просто опротивел ему как личность. В 1905 году он скажет своему секретарю и биографу Н. Н. Гусеву: «По-моему, он был не то что жестокий, а просто пьяный дурак. Был он у немцев, понравилось ему, как там пьют…» Но это, конечно, слишком простое и грубое объяснение. Просто не удалось.
Куда дольше и серьезнее занимала его идея романа о декабристах, из которой поначалу и вырос роман «Война и мир». Судьбы декабристов вели его в Сибирь. В конце 1870-х годов Толстой задумывает роман о великом переселении русских на Восток — вплоть до Китая.
В шестидесятые—семидесятые годы Толстой живет невероятно напряженной творческой жизнью. У него опора — семья. Любимое место на земле — Ясная Поляна. Есть чувство, что жизнь удалась. Вот же оно, счастье!
Всё это рухнуло в одночасье.
Часть четвертая
ПЕРЕВОРОТ (1877–1892)
Еще не катастрофа
Всё-таки не в одночасье.
Читая дневники Толстого в самом начале его счастливой семейной жизни, вдруг замечаешь такие слова:
«Мне становится тяжела эта праздность. Я себя не могу уважать… Мне всё досадно и на мою жизнь, и даже на нее. Необходимо работать…»
«Я очень был недоволен ей, сравнивал ее с другими, чуть не раскаивался, но знал, что это временно, и выжидал, и прошло…»
«С утра платье. Она вызывала меня на то, чтоб сказать против, я и был против, я сказал — слезы, пошлые объяснения… Мы замазали кое-как. Я всегда собой недоволен в этих случаях, особенно поцелуями, это ложная замазка… За обедом замазка соскочила, слезы, истерика…»
«Ее характер портится с каждым днем… Я пересмотрел ее дневник — затаенная злоба на меня дышит из-под слов нежности…»
«С утра я прихожу счастливый (после прогулки. — П. Б.), веселый, и вижу графиню, которая гневается и которой девка Душка расчесывает волосики… и я, как ошпаренный, боюсь всего и вижу, что только там, где я один, мне хорошо и поэтично».
«Уже 1 ночи, а я не могу спать, еще меньше идти спать в ее комнату с тем чувством, которое давит меня, а она постонет, когда ее слышат, а теперь спокойно храпит».
Вдруг на пике семейного счастья в начале «Войны и мира» появляется монолог князя Андрея, обращенный к Пьеру Безухову: «Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо.
