Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Об этом начальник УГРО Заразилов узнает гораздо позже. Теперь он знал другое: соединившись в одну шайку, бандиты не задержатся в Нижнем Тагиле ни минуты, а, имея лошадей, уйдут далеко и быстро.
Не знал он главного: куда уйдут?
27 ноября 1923 года. Верхнетуринский завод
Куда уйдут? На Кушву, в Лысьвенские леса? Есть еще дороги на Черноисточинск, Невьянск, Верхнюю Салду. Есть бесчисленные тропы в притагильские горы, где, оторванные от мира, живут лучинковцы и, черт знает, еще какие сектанты. Укроются в их скитах — годами не сыщешь.
Федор Заразилов прекратил бесполезную погоню. Прибывших из Екатеринбурга агентов уголовного розыска он разослал по всем направлениям для организации поисков, сам вернулся в Екатеринбург, чтобы оттуда руководить всей работой. Но пробыл там недолго. Уже 27 ноября из Верхней Туры сообщили о том, что на Большой улице в доме № 4 зверски убита семья семидесятилетнего священника Николая Васнецова.
Туда с Заразиловым специальным поездом поехали Спиценко и Захаров.
Обстановка в доме священника напоминала кондюринскую. Исчезли шубы, драповая и суконная рясы, два самовара, будильник, золотая цепь с наперсным крестом и другие ценности.
Коля Захаров снял завязку с рук старика, положил ее перед начальником.
— Видите, Федор Григорьевич, ламповый фитиль, который продавала в Невьянске Шарафутдинова.
— А узел? Какой узел был?
— Морской, в две крестообразных петли.
Сомнений не было: в Верхней Туре побывала та же банда.
— Надо же, куда залетели, — возмущался Федор Заразилов, разглядывая затасканную в кармане карту губернии и думая о том, что ранее разосланные сотрудники уголовного розыска работают впустую. Теперь направление банды резко меняется. У нее остается открытым путь на Красноуфимск, Верхотурье, Теплую Гору, Ису. Есть и еще одна дорога — обратно на Нижний Тагил и дальше к Екатеринбургу...
Федор задумался над этим. Идти обратным путем, где переполошено все население, где чуть не на каждом перекрестке засады уголовного розыска, вроде бы, могут только сумасшедшие. Или очень дерзкие сорви-головы. А этих качеств у Ренке и его сообщников не отнимешь. Зимой, на санях, они могут пройти глухими дорогами и объявиться в самом неожиданном месте. Даже в губернском городе.
И Заразилов решает рискнуть. О возможном появлении бандитов, о их приметах он сообщает в населенные пункты, лежащие далеко на восток и север, а все силы уголовного розыска сосредоточивает на пути к Екатеринбургу.
1 декабря 1923 года. Город Билимбай
— Кого там нелегкая принесла? — крикнула Глафира Александровна, услышав настойчивый стук в ворота.
— Хозяюшка, будь добра, пусти немного обогреться.
— Да кто вы такие? — Глафира бросила лопату, которой отгребала снег от стайки, направилась к воротам. Сдвинув дубовую задвижку, вышла за калитку.
Ночная пурга стихала, но густая поземка еще металась по неровностям дорог, сыпала снегом на дощатый забор, на людей, увитых куржаком, на розвальни, мало чем отличающиеся от сугробов. Высокий, в тулупе до пят, возница снял рукавицу и стал поправлять заиндевевшие усы.
— Николай Комаров я. Коммерсант. В Екатеринбург с красным товаром еду. А это мои попутчики. Артист Родионов, Петром кличут, да Володя Агапов — студент. Тоже туда пробираются. Женихи что надо.
— Не до женихов, когда дитем обзавелася.
— Да я так, шутейно. Оттаять бы малость, чайком побаловаться. Я уж уважу тебя, хозяюшка. Бумазеи или ситчику на платье отрежу. Может, еще что приглянется — уступлю за любезность.
Глафира еще раз окинула взглядом путников и пошла открывать ворота. Не хлопать же калиткой перед носом людей в такую погоду. Вон студентик-то в очках совсем посинел. И упоминание про ситчик... Два аршина — вот тебе и обнова.
Путники ввели во двор три подводы. Усатый, назвавшийся Николаем Комаровым, распряг лошадей, насыпал в торбы овса. Артист и студент уже шмыгнули в теплую избу.
Коммерсант повозился еще у возов, вытащил из-под рогожки мешок со снедью и тоже вошел в дом.
— Хозяин-то у тебя где? Не знаю, как звать-величать тебя, хозяюшка.
— А Глафирой зовите. Не старуха еще — величать-то. Хозяин придет скоро. Подпишет бумаги на службе да и явится.
— Не угостит нас тем, чем ворота запирают?
— Чего еще! Бирюк он, что ли?
Увидев выставленную на стол подернутую инеем бутыль с самогоном и всякую закуску, вплоть до замороженного меда, лукаво усмехнулась:
— А за это дорогими гостями Аркадию-то Степановичу будете.
Когда самовар уже весело посвистывал, а гости, приняв по стакану первача, хрустели свежепросольной капустой, вернулся домой Аркадий Еловских, народный следователь пятого участка Билимбая. Подводы на дворе не очень удивили его: дом стоит на столбовой дороге и постояльцы такие — не редкость. Насторожило другое: серая и вороная кобылицы, рыжий мерин. Масти эти напоминали о чем-то. Нащупав в кармане наган, усмехнулся: «Еще не хватало, чтобы у меня за столом сидел Павел Ренке».
Приметы банды, взбаламутившей губернию, Еловских хорошо знал. Неужели она? Да нет, быть не может. Так быстро появиться здесь, в Билимбае?
Вошел в дом, разделся. В горнице, подрумяненные духовитым первачом, сидели гости. Курчавый приютился у окна, накинув на плечи телячью куртку. Еловских с трудом взял себя в руки. Сомнения исчезли — это был Павел Ренке.
— Здравствуйте, гости дорогие. Далеко ли путь держите?
— Садись, хозяин, отпробуй наше угощение. Поди тоже прозяб?
Знакомились, пожимая друг другу руки. Лихорадочно соображая, как вывернуться из этой ситуации и сообщить в милицию, Аркадий Степанович отмечал: «Ого, и у студентика кулачок-то фунта на три потянет. Если в эти три фунта да еще три вложить — закачаешься». «Артист» в это время, вынув из-за голенища кинжал, резал затвердевший на морозе мед. Глафира простодушно заметила:
— Ножичек какой страшный.
— А что? — весело отозвался усатый. — Хорошо друзей отца на печку подсаживать.
Аркадий Степанович приложил ладонь к медному боку самовара, с укором сказал:
— Остыл ведь, Глаша. Дай-ка я угольков подброшу.
Ухватив самовар за ручки, Еловских отнес его на кухню. Там поспешно, на листке из блокнота попавшимся под руку цветным карандашом сынишки нацарапал: «Тов. Белобородов. Прибудь сам и 3 чел. милиционеров. Сейчас же, для задержания трех бандитов, которые заехали и остановились у меня на квартире. Арк. Еловских»[2]. Сунул записку сынишке, шепнул:
— Павлу Андриановичу, в милицию. Одним духом!
Из горницы донеслось бренчание струн. Ренке настраивал гитару, к которой Аркадий Степанович не прикасался, пожалуй, с самой свадьбы. Настроив, запел про сиреневый купол, про изнуренную душу — песню, о которой тоже упоминалось
