Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Он запер заведение, накинул на гвоздь фанерку с неопределенным по смыслу уведомлением: «Ушел по делам службы» и повел Заразилова в свое жилье — в один из номеров гостиницы.
— Под Наташку хотите работать? — спросил старичок.
— Догадливый, язви тебя в душу.
— Обличье только вот ваше... Исхудали что-то.
— Сойдет. Ночь скоро.
Наташка долго не могла сообразить, что от нее требуется, ревела, царапалась. Старичок сунул ей под нос склянку с нашатырем, успокоил и стал вдалбливать, что ей надо всего лишь на несколько часов одолжить свое платье, дошку и шаль.
Через час «Наташка», гремя армейскими ботинками (дамские сапожки Заразилов не смог напялить), вышла из гостиницы. За ней, как тень, двинулась вынырнувшая из соседнего подъезда рослая фигура агента Федора Худышкина, тезки и закадычного приятеля Федора Заразилова. На Успенской Заразилов вошел во двор одноэтажного каменного дома, поднялся на крыльцо, вынув руку из муфты, постучал косточками пальцев в дверь. Через минуту раздался голос старика Кащеева:
— Кого бог принес?
— Дедушка, это я, Наташа.
Загремела цепочка. Дед ворчал:
— Голос экий. С перепою, что ли? — прикрывая ладошкой огонек свечи, Кащеев повернулся спиной, направляясь в комнату. — Дверь-то запри, дуреха.
Заразилов вошел следом, прикидывая, где может быть гость. Дверь одна — направо. Раздумывать некогда. Стоит старику приглядеться — и маскарад будет разгадан. Заразилов толкнул старика в сторону, скинул муфту, обнажив руки с двумя пистолетами, ногой распахнул дверь.
— Руки!
В ту же секунду зазвенело стекло, в клубах морозного пара метнулась тень человека и скрылась в проломе окна. Путаясь в юбке, Заразилов прыгнул следом за Ренке. То, что это Курчавый, Федор не сомневался.
На улице загремели выстрелы. «Прибьет», — забеспокоился Федор, хотя строго предупреждал Худышкина, что Ренке нужен только живым. Кроме него никто не знает, где скрываются Кислицин и Семенов.
На мостовой, взвихривая снег, катались двое. Заразилов ребром ладони ударил Ренке по шее. Тот обмяк. Худышкин поднялся на ноги.
...После первого допроса Павла Ренке Степан Спиценко выехал в Касли, а Коля Захаров — в Алапаевск. 24 ноября Кислицина и Семенова доставили в губернский уголовный розыск.
15 апреля 1924 года. Город Екатеринбург
В этот день в газете «Уральский рабочий» сообщалось: «На днях приведен в исполнение смертный приговор над главарем бандитской шайки Павлом Ренке и его подручным Семеновым».
А где же третий? Где Николай Кислицин? Неужели ему удалось избежать возмездия?
Заседание Екатеринбургского губсуда по делу банды, возглавляемой Павлом Ренке, состоялось 26 января 1924 года. После допроса свидетелей был объявлен перерыв, который продлился до... 30 января.
Дело в том, что Ренке и его сообщники ни на минуту не оставляли мысли о побеге. Как сообщалось в том же номере губернской газеты, несмотря на то, что бандиты содержались в особо строгих условиях, им удалось завязать переписку с оставшимися на свободе друзьями и даже получить от них кое-какие вещи, необходимые для побега. Но об этом стало известно охране, и замысел сорвался.
Тогда Николай Кислицин решил вырваться на свободу самостоятельно.
Процесс проходил в бывшей Американской гостинице. В перерыв Кислицин решил применить ту же, что и в Билимбае, уловку — попросился в туалет. Зевак собралось на улице порядочно. Кислицин, окруженный конвойными, лишь ступил на крыльцо, сразу бросился в толпу. Расчет простой — охрана не станет стрелять в такое скопление людей. Но молодой милиционер-конвоир не растерялся.
Он крикнул:
— Публика, ложись!
Толпа любопытных повалилась на заснеженную мостовую, лишь Кислицин продолжал бежать.
Конвойный вскинул винтовку и выстрелил.
Уголовное дело № 391 в упрощенном порядке было заслушано 30 января.
* * *
Советской власти в то время исполнилось семь лет, в этом же возрасте пребывала и Советская рабоче-крестьянская милиция, окрепшая, накопившая опыт работы по укреплению правопорядка и борьбы с преступностью.
Семь лет... Были Февральская и Октябрьская революции, был атаман Дутов, белочехи и Колчак, были раздумья и мучительные поиски новых форм охраны порядка — многое было. То были славные страницы истории нашей милиции.
Как все начиналось?
Протоиерей Крестовоздвиженской церкви Иоанн Владимирович Сторожев, сцепив пальцы пухленьких рук, прижатых к груди, расхаживал по чисто выскобленным половицам просторной горницы и перебирал в уме события последних дней.
Господи, как все это неожиданно и чудовищно! Давно ли он наставлял христианское воинство храбро идти за царя и отечество, а сегодня благословленные им солдаты ходят по улицам Екатеринбурга с красными бантами, кричат о свободе, непотребно глаголят имя помазанника божьего.
— О, господи, призри раба своего...
Иоанн Владимирович быстро и мелко перекрестил грудь, раздвинул занавески окна и, облокотясь на подоконник, уставленный пахучей геранью, стал задумчиво глядеть в заиндевелое окно. События последних дней угнетали протоиерея, не давали ему ни минуты покоя.
...Поздно вечером второго марта у городского головы Обухова собрались некоторые члены городской думы, представители земской управы, духовенства.
— Господа, — разбрасывая бороду надвое, обратился к ним отец города. — Монарх подписал манифест и отрекся от власти. В Петрограде создано временное правительство под председательством князя Львова. Это невероятно, господа, не укладывается в голове, но час назад из Перми пришло телеграфное подтверждение от губернатора Лозина-Лозинского.
— Чушь! — встряхивая усами, желчно выкрикнул ротмистр Александр Ивановский. Нижняя губа его задергалась, отвисла, глаза выпучились. — Я имею честь представлять в Екатеринбургском уезде жандармское управление губернии. Я ничего не знаю об этом и прошу, господа, не разглашать, — ударил себя по коленке крупной рукой с волосатыми пальцами. — Да, не разглашать. Нечего мутить чернь неведомо чем...
В столовой городского головы наступила тишина. Слышно стало, как за окнами, выходившими на Главный проспект[6], извозчики покрикивают на редких прохожих.
— Это не чушь, уважаемый Александр Александрович, — насупился Обухов. — И не о монархе, авторитет потерявшем, печься надо, а подумать вкупе, как управление городом удержать. Пока мы будем о царствующем доме плакаться, большевики на заводах людей поднимут да и прижмут нас к ногтю вместе с династией Романовых.
...Иоанн Владимирович устало вздохнул, нащупал босой ногой слетевший шлепанец, сел в кресло, потер ладонями лицо. Да-а, шумным было то собрание. Разошлись лишь под утро.
Услышав о большевиках, полицмейстер Никита Ключников усмехнулся и бросил:
— Для этого им надо сначала из тюрьмы выйти.
Чахоточный, с испитым лицом представитель уездного общества Кощеев перебил его:
— Выйдут, Никита Анисимович. Выйдут и нас не спросят.
Господи, какой шум поднялся!
