Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Аркадий Степанович торопливо ощупал одежду гостей, висевшую на вешалке, из кармана тулупа вытащил браунинг, переложил к себе.
Начальник Билимбаевской милиции Павел Андрианович Белобородов не заставил себя долго ждать. Через пятнадцать минут он уже был в доме народного следователя. Оставив милиционеров во дворе, он вошел в избу.
— О-о! Да у тебя гости! Давайте знакомиться, а если рюмочку поднесете — друзьями будем.
Белобородов подошел вплотную к гостям, спросил Аркадия:
— Мои ребята на месте. Ты готов?
— Как штык.
Сидящие за столом не успели вникнуть в смысл разговора, как Белобородов, протянувший «коммерсанту» ладонь для знакомства, заломил его руку за спину, повалил с табурета. Аркадий выхватил из карманов наган и браунинг, крикнул:
— Ни с места! Уложу из вашей же пушки.
Арестованных заперли в арестной камере, охранять приставили милиционеров Ивана Медведева и Михаила Оборина. Белобородов, оседлав лошадь, ускакал на Шайтанский завод[3], где находился с группой агентов уголовного розыска Федор Заразилов. Еловских, собрав понятых, занялся описью поклажи, увязанной на дровнях. Не успел Белобородов отъехать от Билимбая и одной версты, как в здании милиции поднялся переполох, затрещали винтовочные выстрелы.
Оборин и Медведев — опытные милиционеры, но и они не смогли всего предусмотреть. Только успели навесить замок на дверь камеры, «коммерсант» стал барабанить и проситься «до ветру». Медведев снял затвор с предохранителя, проворчал:
— Ишь, нетерпеж. Выходи.
Дверь резко распахнулась. Иван Медведев инстинктивно вскинул винтовку, но тут же свалился от удара ногой в живот. Оборин успел выстрелить, но пуля только задела «студента». Завладев винтовками, бандиты выпустили в милиционеров по несколько пуль, выскочили во двор. У забора стояла лошадь, запряженная в широкую кошеву. Через минуту она уже мчалась, как бешеная.
3 декабря 1923 года. Город Екатеринбург
В зале сидели, не раздеваясь. Декабрьская стужа проникла и сюда, через каменные стены театра. Петр Григорьевич Савотин зябко ежился, шевелил стылыми пальцами в сапогах.
Шла общегородская партийная конференция. Докладчик, перебирая листки, хрипловатым голосом сыпал на публику вереницу цифр. Речь шла о близких и понятных делах. Петр Григорьевич, самодеятельно греясь, узнавал, что в условиях нэпа в Екатеринбурге начался рост заработной платы. А вот в каких размерах, несмотря на сокращенный рабочий день, поднялась производительность труда, начальник губмилиции узнать не успел. Пригибаясь, звеня оторвавшейся подковкой, меж рядами прокрадывался милиционер с повязкой на рукаве. Обволакивая Савотина паром, он прошептал ему на ухо:
— Товарищ Заразилов прибыли. Вас просят.
Во дворе уголовного розыска стояли две подводы. В санях по трое сидели арестованные, окруженные пятеркой конных милиционеров.
Савотин поднялся в кабинет начальника уголовного розыска. Заразилов, прижавшись грудью к изразцам печки, грелся. Поздоровались. Савотин протер запотевшие очки.
— Ну, рассказывай.
— Взяли шестерых. Народец — хоть сейчас к стенке. А те трое, язви их в душу, ушли. Ренке. Ну, о нем говорить нечего — знаете. Второй — Комаров. Никакой он не Комаров, а Кислицин Николай Евстигнеевич.
— Тот самый?
— Тот самый.
— Ошмарину сообщили?
Заразилов улыбнулся спекшимися губами, отрицательно покачал головой.
— Возьмем — тогда.
Ошмарин — уполномоченный ОГПУ. В 1922 году Кислицин, приговоренный к расстрелу, ушел из-под стражи. Во время облавы на станции Екатеринбург-I беглец укрылся в мусорном ящике, наблюдая в щель за действиями работников милиции и ОГПУ. Когда обстановка разрядилась, Кислицин написал записку и опустил ее в почтовый ящик. В ней было сказано: «Ошмарину. Сообщаю вам, что я жив и здоров и прошу вас не затрудняться. Проверку документов я видел. Думаю, что еще встретимся. Кислицин»[4].
Улыбаясь, именно этот эпизод и вспомнил Заразилов.
— Третий, — продолжал он, — назвавшийся в Билимбае Агаповым, Семенов Тимофей Михайлович. Он такой же студент, как я протоиерей кафедрального собора. Конокрад в прошлом, бандит и убийца — в настоящем... Вот эта троица, возглавлявшая банду, тю-тю... Но...
— Что — но?
— Пашка Ренке здесь, в городе. Возьму его сам.
— Это как понимать?
Заразилов оторвался, наконец, от печки, сел на загудевший пружинами диван и подробно рассказал, что произошло после побега главарей банды из Билимбаевской милиции.
В тот же день Заразилов с Белобородовым подняли местных коммунистов и комсомольцев, вооружили чем могли и, преследуя Ренке, в лесной землянке захватили этих шестерых.
Всего в банде было двенадцать. Ренке, Кислицин и Семенов держали их в ежовых рукавицах, себе из награбленного брали львиную долю. После убийства семьи священника они потеряли покой. Чувствуя, что милиция наступает на пятки, что кольцо сжимается и вот-вот превратится в обыкновенную веревочную петлю, они решили бросить соучастников, распродать вещи и податься куда-нибудь в другую губернию.
30 ноября бандиты нагрузили три воза и тронулись к Екатеринбургу. Остановка в Билимбае едва не стоила им жизни. Вырвавшись, они вернулись на основную базу, скрытую в глухой чащобе. И на этот раз главарю Ренке удалось обмануть своих сообщников. Он заверил их, что возы с товаром укрыты в надежном месте, что дня через два они все вместе уедут в Челябинск. Ночью Ренке, Кислицин и Семенов, вооружившись до зубов, скрылись.
— Но почему ты решил, — прервал Савотин рассказ Заразилова, — что Ренке в Екатеринбурге?
— Среди этих шестерых есть брат того Зося, который убит конвоиром в Тагиле. Ренке много ему доверял и как-то назвал дом Кащеева на Успенской[5], где он может укрыться от любой грозы. Зось зол на Ренке, за гибель брата и будет рад, если Курчавый окажется за решеткой. Вот поэтому он и выложил все начистоту.
18 декабря 1923 года. Город Екатеринбург
Вечером восемнадцатого к Заразилову прибежал один из помощников, выставленных у дома Кащеева. Возбужденный, он выпалил:
— Федор Григорьевич, у Кащея — гость.
Возбуждение инспектора УГРО было понятно: две недели к Кащееву никто из посторонних не заходил. Это — первая ласточка. Настроение наблюдателя передалось и Заразилову, но тот охладил его:
— Только, Федор Григорьевич, Ренкой там не пахнет. Какой-то тип бородатый. Армяк на нем затасканный, пимишки разбиты вдрызг.
— Как Кащеев себя ведет?
— За водкой бегал...
— Вот что, малый. Знаешь Наташку из «веселого» дома? Найди живой или мертвой и волоки... Приведешь ее в «Пале-Рояль» к парикмахеру. Да так, чтобы ни одна собака не видела.
Через час инспектор позвонил и доложил, что Наташка уже в гостинице, сидит у парикмахера в комнате и ревет, пьяная холера.
Парикмахер гостиницы «Пале-Рояль», низенький, прилизанный, с узенькой и
