Ко всем бурям лицом - Анатолий Иванович Трофимов
Борода Кондюрина распушилась, туже стали застегиваться жилетные пуговицы. В комнатах нельзя было пройти, не задев сундуков с певучими врезными замками. Эти хранилища, обитые жестяными полосками и пахнущие нафталином, пополнялись гарусными, с блестками, платьями, шубами с выхухолевыми воротниками, касторовыми пальто, папахами из барсука, кружевными накидками. А сейчас ничего не было — ни богатства, ни людей, которым оно предназначалось.
Расследованием преступления занимались следователь Невьянской прокуратуры Петр Иовлев, инспектор Екатеринбургского уголовного розыска Степан Спиценко и совсем юный, вихрастый агент Коля Захаров. Возглавлял опергруппу Федор Григорьевич Заразилов. Он и подводил итоги вечером 12 ноября.
Заразилов стоял, прислонившись спиной к русской печке. Следователь Иовлев, пожилой, тучный, с голым черепом, возился у самовара. Спиценко и Захаров сидели на лавке, осунувшиеся, немного ошалелые от всего, что пришлось увидеть и услышать за этот день. Глядя на Иовлева, обыденно готовящего чаепитие, Коля Захаров с трудом сдерживал подступающую к горлу тошноту. Какой тут к черту чай, когда за стеной, в холодном чулане, лежат двенадцать трупов!
Заразилов понимал состояние молодых друзей, но вида не подавал.
— Ну-с, что мы имеем? А имеем мы вот какую картину. В банде было два или три человека. Приехали на телеге с колесами на железном ходу. Надо полагать, что Кондюрины знали их раньше. В семьях, где сундуки набиты добром, незнакомцев просто так не пускают. А женщины ворота открыли. И подводу во двор ввели, и лошадь накормили, и гостям самовар вскипятили. Вот этот самый, с которым наш уважаемый следователь возится. Скоро у тебя, Петр Капитонович?
— Посвистывает уже. Заварки вот нету.
— А ты поищи в горке. Неуж у купца не найдется? Ну, попили они чаю и послали тринадцатилетнюю Алевтину за хозяевами. «Скажи, что приехали дом покупать». О том, что Кондюрин новые хоромы строит неподалеку от торговой площади, весь Невьянск знает. До торговой площади три с половиной версты, да столько же обратно. Лавку закрыть, товар погрузить не менее получаса надо. Хватит, чтобы с женщинами и детишками расправиться, сундуки очистить?
Захаров и Спиценко согласно кивнули.
— Так они и сделали, язви их. А потом? Что потом было? Скажи вот ты, Коля.
Коля Захаров отогнал позорные для сотрудников УГРО думы о трупах и ответил:
— Потом приехали отец и сын Кондюрины. Ввели подводу с тюками товара во двор...
Иовлев оторвался от самовара, по-птичьи склонил лысую голову:
— Почему ты решил, что именно так было? Может, банда нагрянула, когда дома все находились?
— Ничего подобного! След кондюринского рыдвана проходит по следу бандитских колес. Да и девчонку видели, как она прибегала звать отца.
Иовлев на это возражение ничего не ответил и снова стал дуть в щелястый поддон самовара, откуда выпорхнул пепел и усеял столешницу. Заразилов одобрительно хмыкнул в сторону подчиненных и кивнул Коле Захарову, мол, продолжай.
— Ввели подводу. Старик хотел распрягать. Видели, у него и сейчас рукавицы за пазухой? Но тут его стукнули железной занозой по голове. А Павла Кондюрина не сразу убили. Деньги требовали. У него вон все руки кинжалом изрезаны. Пытали. А девчонка, наверно, бежать удумала. Догнали — и лопатой.
— Верно мыслишь, Степша. Но какие деньги? Дневную выручку? Это не так много, чтобы на мокрое дело пойти.
Степша расстегнул клапан кармана, вынул какие-то бумажки и, заглядывая в них, сказал:
— Павел Кондюрин характеризуется в банке очень аккуратным плательщиком. Срок его векселей истекал двенадцатого...
Заразилов продолжил его мысль:
— Двенадцатого понедельник. Значит, наличные деньги для уплаты по векселям Кондюрин должен был иметь в субботу. В субботу его и ухлопали. Могли преступники знать об истечении сроков уплаты?
Степан Спиценко ответил:
— Да, утром десятого в банк приходил гражданин, интересовался у служащего этими сроками. Сказал, что должен двенадцать тысяч червонцев Кондюрину, который требует вернуть их. Если Кондюрину рано платить по векселям, то он, этот гражданин, погодит отдавать...
— И этот гражданин, — перебил Заразилов, — был одет... Ведь ты догадался, Степша, спросить, как он был одет? И тебе служащий банка сказал, что должник Кондюрина одет в синюю суконную поддевку, а на голове — лохматая шапка из волчатины.
Спиценко заморгал глазами.
— Я спросил. Именно так и сказали — в волчьей шапке. Но вы-то откуда знаете?
— Я не знаю. Я только подумал. И вот почему. Жертвы связаны новым ламповым фитилем. Я прогулялся по торговым лабазам и познакомился с некой начинающей коммерсанткой Марфой Шарафутдиновой. Утром она продала четыре аршина тесьмы. У остальных торговцев или нет такого товару, или не продали ни вершка. Запомнить поддевку и шапку покупателя, который берет черт-те сколько лампового фитиля, не так уж трудно.
Федор Заразилов, сверкнув темными лукавыми глазами, добавил:
— Мало того, я еще знаю, что у этого человека не было одного переднего зуба.
— Марфа сказала?
— Нет. Она сказала, что кроме фитиля, он купил пачку папирос «Ада». Вот окурок такой папиросы. Я его подобрал здесь, у крыльца. Видишь, вмятины от зубов? По краям вдавлено, а посередине — нет.
Степша усомнился:
— Может, как-то получилось по-другому? Может, зубы все есть?
— Ну и черт с ним, — миролюбиво согласился Заразилов.
Петр Иовлев проговорил:
— Шер-рлоки...
— А что, что? — заегозил Коля Захаров. — Разве не надо? Я вот тоже. Я вот знаю, что один был обут в сапоги с косой колодкой номер двадцать семь. Под навесом, где девчонка убита, след есть. Ведь надо, Федор?
— Да, надо. В нашем деле все надо, Коля... Тем более, что такой след обнаружен и около трупа Клестова, застреленного второго ноября. Итак, подведем итоги. Бандитов было двое или трое. Один в синей поддевке и волчьей шапке. У второго сапоги с косой колодкой номер двадцать семь. Приехали на телеге. Лошадь, надо полагать, та самая, которую взяли у Клестова, — рыжий мерин. Теперь у них еще и рыдван с серой кондюринской кобылицей. Будем искать. Будем искать волчью шапку, рыжего мерина, суконные тулупы, платья с блестками...
14 ноября 1923 года. Город Нижний Тагил
Дверь обита железом, в ней на высоте человеческого роста — квадратное оконце размером в ладонь, прикрытое прутьями решетки. К косяку и двери прибиты две железные скобы, охваченные дужкой увесистого замка.
Андрей Шашуков, двадцатилетий милиционер, почти неотрывно смотрел на зарешеченный квадратик и внутренне
