Нас не укротили - П. Карев
В это время Непоклонов, выйдя из-за двери на улицу и обратившись к генеральскому кучеру, сказал:
— Его превосходительство приказал мне сейчас же съездить в канцелярию и вызвать сюда адъютанта.
Непоклонов быстро сел в генеральские санки, кучер расправил вожжи, и через две-три минуты Непоклонов уже выходил из саней около батальонной канцелярии, Приказав кучеру от имени генерала ждать его с адъютантом, он скрылся во дворе батальонной канцелярии, а со двора, пройдя в задние ворота, вышел на следующую улицу и спокойно пошел в свою роту.
Генерал, не найдя в трактире ни одного солдата, набросился на буфетчика, требуя от него, чтобы сказали, куда девался только что вошедший молодой солдат в серой шинели и серой папахе. Буфетчик, узнав, с кем имеет дело, испугался. Он божился, уверяя, что никакой солдат в трактире не был, и вообще солдаты к нему никогда не заходят. Генерал топал ногами, кричал на буфетчика, потрясал кулаком и грозил арестом. И только тогда, когда несколько прилично одетых посетителей подтвердили слова буфетчика и убедили генерала, что не было солдата, Фиолковский пошел из трактира. Но выйдя на улицу, генерал был поражен отсутствием его рысака. Он посмотрел на одну улицу, потом на другую и не найдя нигде своего кучера, потихоньку поплелся к батальонной канцелярии. Дойдя до канцелярии, генерал увидел кучера, сидящего, как и всегда, на козлах санок. Кучер в ожидании седока держал натянутые вожжи. Генерал подошел к кучеру и посмотрел на него сердитым взглядом.
— Ты, болван, что здесь стоишь! — вдруг закричал он.
Увидев генерала, кучер растерялся. Он не сразу нашел, что ответить. Он смотрел на генерала испуганными глазами и молчал. Генерал повторил:
— Болван, чего молчишь!
— Я, я, ваше превосходительство... по вашему приказанию... унтер-офицер сказал... ехать…
— Куда ехать, зачем ехать? — перебил кучера генерал.
— Ехать за адъютантом в канцелярию, ваше превосходительство.
— В какую канцелярию, какой адъютант, какой унтер?
Наконец кучер пришел в себя, и рассказал генералу все по порядку, как он очутился здесь. Выслушав кучера, генерал сказал:
— Я думал, что только я старый дурак, а оказывается ты хотя и молодой, но оказался глупее меня. Сукин сын! — выругался генерал и с этими словами он направился от кучера в батальонную канцелярию.
На следующий день командир 147 запасного батальона генерал Лебедев получил приказ Фиолковского. В приказе предлагалось выстроить 14 декабря весь батальон на плацу за железной дорогой для смотра. В день получения приказа все было поднято на ноги. Копии приказа начальника гарнизона были разосланы всем шестидесяти двум ротам. Занятия были прекращены. Начиная с командира батальона и кончая последним солдатом, всем нашлась другая работа.
Командиры рот приходили в эти дни за час раньше обыкновенного и следили за приведением казармы в надлежащий порядок. Фельдфебели вставали чуть свет, подымали на ноги солдат, требовали от взводных командиров, чистоты и порядка во взводах. Взводные в свою очередь тянули отделенных, отделенные — ефрейторов, а ефрейторы — рядовых.
С утра до поздней ночи в казармах была суетня: все бегали, скребли, мыли полы, потолки и стены, чистили коридоры, дворы и уборные, от казарм отвозили снег.
Проверяли у солдат обмундирование. Негодные шинели, папахи, сапоги, гимнастерки и брюки сейчас же заменяли новыми. Если находили у солдат плохо пришитые у шинелей крючки или пуговицы у хлястиков, немедленно приказывали перешить. Хозяйственная часть также готовилась к назначенному смотру. На батальонной кухне вое блестело, везде был наведен порядок, порции мяса увеличены, в кашу масла лили больше обыкновенного. Вместо двух кусков сахара в день стали выдавать три. Выдали задержанное двух-месячное жалование, — каждый солдат получил целый рубль.
Тринадцатого декабря с утра все роты вышли в поле. Генерал Лебедев выехал в поле, произвел предварительный смотр. Ротные командиры до позднего вечера оставались в ротах, проверяли подготовку, давали указания, последние распоряжения. Несколько десятков раз они здоровались со своими ротами, приказывая отвечать как генералу. Целый вечер во всех ротах только и слышалось:
— Здравь-желаем, ваш-дитс-твo.
С улицы казалось, что в казарме происходит какое-то гавканье громадной своры собак.
Наконец наступило утро четырнадцатого числа. Только что начало светать, как все роты уже были подняты. Фельдфебели еще раз просмотрели своих солдат и распустили на утренний чай.
С восьми часов роты одна за другой потянулись по городу, к месту смотра. К девяти часам все были в сборе. Помощник командира батальона капитан Сперанский, проверив все шестьдесят две роты, скомандовал:
— Стоять вольно. Оправиться...
Командиры рот приказали составить винтовки в козлы и разрешили курить. Смотр назначался на десять часов!
В девять часов сорок пять минут приехал командир батальона Лебедев. Это был старик среднего роста, очень полный, с седой окладистой бородой. В седле он сидел некрасиво, все время держась левой рукой за луку седла. Лебедев был сравнительно мягкий человек, либерал, на солдат не кричал. Летом часто приезжал в лагерь, запрещая дежурному офицеру вызывать батальон на линию. Он сходил с пролетки, садился на стул, останавливал проходивших мимо него солдат и подолгу с ними разговаривал, разрешал во время разговора стоять вольно.
Подъехав к батальону, Лебедев громко крикнул:
— Здорово, братцы!
Батальон ответил дружно.
Прослушав ответ, он отдал команду:
— Вольно. Продолжай курить. — И с помощью двух офицеров сошел с седла.
День был солнечный. Мороз крепко пощипывал солдат за уши и носы. Солдаты подпрыгивали на месте, курили, разговаривали, а некоторые, чтобы согреться, награждали друг друга крепкими тумаками. В десять часов пятнадцать минут показался серый рысак Фиолковского, запряженный в санки, сзади скакали два офицера верхом. Недоехав до расположения батальона, Фиолковский сошел с санок и сел на ожидавшую его верховую лошадь. В седле он сидел хорошо, бодро и ровно. В это время генерал Лебедев с помощью офицеров с трудом сел на свою лошадь. Вынув шашку из ножен и скомандовав: «Батальон, смирно» — он мелкой рысью поехал навстречу начальнику гарнизона, чтобы отдать рапорт.
Подъехав к батальону, Фиолковский поздоровался. Батальон дружно ответил зазубренным:
— Здравь желаем, ваш-дитс-тво!
Батальон, имеющий шестьдесят две роты, а в каждой роте по двести пятьдесят человек, занимал почти всю громадную площадь плаца. Фиолковский проехал вдоль фронта первой роты. Вернувшись с левого фланга, он остановился на середине. Все ожидали, что он проедет вдоль фронта каждой роты, но кроме
