Елена Обоймина - Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой
В январе 1923 года власти Страны Советов выслали из России большую группу интеллигенции. Среди них оказался и Николай Бердяев. С 1925 года он возглавил в Парижском православном богословском институте кафедру догматического богословия. Елизавета Юрьевна стала вольнослушательницей этого института. Ей навсегда остались близки идеи ее друзей по духу – отца Сергия Булгакова и Николая Бердяева, с которым она была знакома давно – со времен ивановской «Башни». Оба философа в юности прошли через марксизм, и обращение к христианским ценностям в те годы произошло для них плавно и абсолютно закономерно.
В том же 1925 году состоялось освящение парижского храма Сергиевского подворья. Во главе этого события стоял глава Русской православной церкви за рубежом митрополит Евлогий (Георгиевский), чья резиденция два года назад была перенесена в Париж из Берлина.
Атмосфера Православного богословского института, в которую окунулась Елизавета Юрьевна, совершенно ее преобразила. Наконец-то у нее появились единомышленники! Она словно начала новую жизнь, сблизившись с чутким наставником отцом Сергием Булгаковым, ставшим ее духовником. Статьи и философские размышления, написанные Елизаветой Юрьевной в те годы, были пронизаны влиянием идей отца Сергия. Он на всю жизнь остался ее советчиком.
По свидетельству Н. Бердяева, в религиозности Елизаветы Юрьевны «было что-то трагическое, была борьба с Богом, порожденная человеческими страданиями, сострадание и жалость. Ей не казалось легким разрешение проблемы теодицеи». Теодицея – оправдание Бога – центральная проблема христианского сознания. Как совместить существование зла в мире с идеей всеблагого Бога? Как приобрести и сохранить веру в справедливый Промысел Божий, если всюду бушуют доказательства обратного? А веру в человека, когда люди вокруг ее всеми способами опровергают?
И все-таки Елизавета Юрьевна сумела сохранить эту веру благодаря своему сильному характеру. Одна из героинь ее повести 1925 года оказалась наделенной ее личными чертами жертвенности: «Сильная, потому что всю себя отдавать умеет. Не силою сильная, а напряжением своим, которое все ее существо воедино объединяет. И в любви своей ‹она› была сильной».
Как ни трудно жилось семье Скобцовых, как ни была завалена работой Елизавета Юрьевна, она все равно находила время для собственного творчества. И какого обширного и многообразного! В первые же годы пребывания на чужбине напечатаны ее повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», во многом автобиографические; мемуарные очерки «Как я была городским головой», «Последние римляне», «Друг моего детства»; изданы брошюры «Достоевский и современность», «А. Хомяков», «Миросозерцание Владимира Соловьева», а также книга «Жатва Духа» с краткими очерками о малоизвестных в Православной церкви юродивых.
Почти все произведения этого периода Елизавета Юрьевна подписывала псевдонимом Юрий Данилов (Юрий, вероятно, в память отца, а Данилов – по мужу, Даниилу Скобцову). Но когда поэтесса вернулась к главной линии своей жизни, связанной по преимуществу с христианством, свои произведения – «Жатва Духа» и очерк «Святая земля» она издала уже под настоящим именем.
«Жатва Духа» (1927) представляет собой собрание житий святых в обработке и изложении Е. Ю. Скобцовой (это, кстати, один из видов литературы, довольно популярной сегодня). Плодами духа, согласно христианскому учению, являются любовь, радость, мир, долготерпение, милосердие, вера, кротость, воздержание. Жизненный путь многих святых предоставлял Елизавете Юрьевне возможность найти тот образ святости, те ее черты, которые были близки именно ей. Из более чем пяти тысяч святых, чтимых Русской православной церковью, она выбрала менее десяти, деяния которых ее глубоко взволновали. Опираясь на жития в изложении святого Димитрия Ростовского, она свободно вкладывала высказывания одних святых в уста других, компонуя различные житийные повествования и добавляя кое-что от себя. Особенно интересовали ее темы чуда, жалости, милосердия, пути к человеческим душам и борьбы со злом. Не случайно восемь житий написаны о беспредельной, порой парадоксальной любви к человеку, о принятии на себя чужого греха…
В сборнике приводился пример инока Серапиона, который готов был отдать последнее и самое драгоценное имущество – Евангелие – нищим и бродягам. И когда его спрашивали, куда он девал Евангелие, инок отвечал: «Я продал Слово, которое научило меня: продай имение свое и раздай нищим».
Герои книги – подвижники первых веков христианства. Они уходили в притоны, на самое дно, чтобы служить спасению душ человеческих…Финансовые проблемы Скобцовых отошли на задний план, когда тяжело заболела их Настенька.
Сначала родители не поняли, что девочка серьезно больна. Им просто казалось, что Настя очень уж медленно поправляется после гриппа, которым переболела вся их семья в продолжение зимы 1925/1926 года. Но вскоре состояние больной девочки начало вызывать тревогу, тем более что ни один из врачей не смог определить, почему она продолжает терять в весе и чахнуть. Только когда ее состояние стало уже критическим, нашелся-таки молодой врач, который сразу поставил диагноз: менингит!
Настю поместили в знаменитый Пастеровский институт. По ходатайству вдовы русского ученого Ильи Мечникова Елизавете Юрьевне дали особое разрешение находиться при больной и ухаживать за ней. Почти два месяца она присутствовала при медленном умирании своей девочки. В продолжение нескольких дней мать не расставалась с блокнотом и карандашом: она буквально «по часам» рисовала умирающего ребенка. Три рисунка от 7 марта 1926 года помечены разным временем. Настенька умерла в тот же день…Все еще думала я, что богата.
Думала я, что живому я мать.
Господи, Господи, близится плата,
И до конца надо мне обнищать…
Это Елизавета Юрьевна выразила в стихах. А в дневнике записала:
...Сколько лет, всегда, я не знала, что такое раскаянье, а сейчас ужасаюсь ничтожеству своему. Еще вчера говорила о покорности, все считала властной обнять и покрыть собой, а сейчас знаю, что просто молиться-умолять я не смею, потому что просто ничтожна… Рядом с Настей я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. И чтобы оправдывая и принимая, надо вечно помнить о своем ничтожестве. О чем и как ни думай, – большего не создать, чем три слова: «Любите друг друга», только до конца и без исключения, и тогда все оправдано и вся жизнь освещена, а иначе мерзость и тяжесть.
Горе всегда оказывается неожиданным… Смерть девочки потрясла Елизавету Юрьевну, перевернула ее и без того исстрадавшуюся душу. Но собственное горе не замкнуло сердце этой удивительной женщины – наоборот, обернуло к несчастьям ближних, страдающих, болящих, голодающих людей. Сама она уже не могла больше жить интересами только своей семьи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
