Павел Фокин - Твардовский без глянца

Наряду с другими уроками в школе проводились уроки пения, рисования, немецкого и французского языков. Однако дисциплина отсутствовала. Это сказывалось на успеваемости. Мы не старались хорошо выучить уроки. После школы мы с огромным любопытством осматривали город.

Весной мы уехали домой и больше в Смоленск не вернулись. Дома дела по хозяйству ухудшились, и потому от учебы в городской школе нам пришлось отказаться». [12; 139–141]

Александр Трифонович Твардовский. Фрагмент, не вошедший в «Автобиографию»:

«Я лет 10–11-ти стал отличаться исключительной религиозностью и однажды объявил в семье, что собираюсь посвятить себя богу, т. е. пойти в попы или монахи. Отец, кичившийся своим безбожием, отпустил по этому поводу непристойную поговорку („был бы ты попом, да голова у тебя кляпом“ – кляп у нас – член). Мать же приняла все всерьез и даже стала меня исподволь прикармливать (насколько это было возможно при такой куче детей) в предвидении ожидавшей меня подвижнической жизни. Но религиозный пыл, явившийся следствием чтения каким-то путем попавших мне в руки изданий вроде „Почаевского листка“ и т. п., вскоре оставил меня и сменился множеством других настроений и мечтаний под воздействием опять же чтения, неутолимой страсти моего отрочества». [9, VIII; 181]

Константин Трифонович Твардовский:

«Осенью 1920 г. мы стали учиться в Ляховской школе, я – в пятом классе, Александр – в третьем. Учили нас сестры Марфа Карповна и Ульяна Карповна. В то время нас фамилия их не интересовала. Только спустя полвека я узнал, что это были сестры Галактионовы.

Ляховская школа размещалась в доме помещика Бартоломея. Дом был двухэтажный, большой, с печным отоплением. Учились мы с Александром не лучше других, но и не хуже. Русский язык давался Александру лучше, чем другим ученикам, а остальное так, на среднем уровне». [12; 141]

А. Н. Седакова (Ерофеева), одноклассница А. Т. Твардовского:

«В классе Александр сидел в среднем ряду, от учительского стола третья парта. Всегда опрятный, подтянутый, с красивым, открытым лицом, голубыми глазами, таким остался он в памяти». [2; 5]

Иван Трифонович Твардовский:

«С некоторыми пробелами помнятся школьные годы старших братьев, Кости и Шуры… Зимние сумерки. Ребята возвращаются из школы. Какие-то рассказы о событиях прошедшего учебного дня, и все это казалось как бы очень важным, серьезным и до восторга занимательным. Тут же начинался ужин: на столе две глубокие миски со щами. Мы, дети, с поспешностью занимаем свои места, из кучи деревянных округлых ложек отыскиваем каждый свою; и выжидающе посматриваем на отца – не положено начинать еду без известного в крестьянской семье иерархического знака – порядок обязателен. Кстати сказать, это нас не угнетало и трапеза проходила вполне аппетитно и безобидно». [12; 157]

Константин Трифонович Твардовский:

«Иногда мы в плохую погоду ночевали в школе, спали на полу, набиралось таких ночлежников, бывало, до двух десятков. Видимо, чтобы предупредить излишнее баловство, вечером к нам приходила Ульяна Карповна с томиком Гоголя и вслух читала нам рассказы. Читала как-то особенно хорошо, слушали мы все очень внимательно и про себя решали обязательно научиться читать так же. Это чтение в какой-то мере прививало вкус и любовь к художественному слову, к книге. ‹…›

В нашем томике Пушкина все стихи датировались. И вот когда отец сказал, что Александр Сергеевич написал стихотворение „Под вечер осенью ненастной в пустынных дева шла местах“ в возрасте четырнадцати лет, это, видимо, запало в голову Александра. Учась в четвертом классе, он написал, как я считаю, свое первое стихотворение. Вот оно:

Раз я позднею поройШел от Вознова домой.Трусоват я был немного.И страшна была дорога:На лужайке меж ракитШупень старый был убит…

Это стихотворение и стало первым кирпичом всей поэзии Александра Твардовского. Стихотворение было хорошо встречено в школе и дома. Оно, пожалуй, было лучшим из написанных за последующие полтора-два года. Но Александр упорно продолжал писать. Иногда он читал мне написанные стихи. Читал их и в школе. Но вскоре ученики четвертого класса, вначале одобрительно слушавшие первые поэтические пробы товарища, обратили его стремление писать стихи в предмет насмешек. К месту и не к месту кричали: „Поэт!.. Поэт!..“ Тогда Александр перестал делиться со всеми вновь написанным». [12; 141–142]

А. Н. Седакова (Ерофеева):

«Oн очень любил книги и удивлял нас знанием их. Мне теперь кажется, что порог школы он переступил уже с рифмой. Вначале мы слышали от него: сноп – сугроб, береза – Сережа, снег – смех. Потом, смотрим, у него уже появились первые стихи.

На большаке среди берез была одна выросшая боком. То ли ветром ее пошатнуло, пока не укрепилась, то ли еще что, но она такая и росла. Мы ее звали „кривая береза“. Была она толстая, крепкая. Смельчаки пробовали взбираться по ней вверх.

Слышим, Александр, обращаясь к ней, говорит:

Наклонилась к земле,Но не упала.Рада солнцу, весне,Что не пропала.

Все мы любили стихотворение из нашей школьной программы (не помню его автора):

– Расскажи, мотылек,Как живешь ты, дружок?Как тебе не устатьДень-деньской все летать?– Я живу средь лугов,В блеске летнего дня.Ароматы цветов –Вот вся пища моя.

Но короток мой век –Он не более дня.Будь же добр, человек,И не трогай меня!

Вскоре он нам читает свои, видимо под впечатлением этих написанные, стихи:

На цветах засыпают бабочки,Уткнувшись в их середину,А я сижу на лапочкеИ любуюсь на эту картину.

Мы, помню, пробуем оценить и спрашиваем: почему на лугу стоит лавочка? Нам ведь привычно было видеть приволье и простор лугов без лавочек и скамеечек.

А он нам уже с увлечением читает на память стихи – „Крестьянские дети“ Некрасова, „Бородино“ Лермонтова и другие им горячо любимые стихи знаменитых русских поэтов. И произносит их так красиво, увлекательно, что заслушаешься.

Желанием отлично учиться и знать много он зажигал нас на уроках. Он любил учительницу, всегда готовил уроки и хорошо отвечал. Дружил с одноклассниками и помогал, если кто не понимал урока. В школьных коридорах висели географические карты. Александр любил рассматривать их и хорошо запоминал реки и города на них. Знал то, что еще не учили в классе. Все как-то вперед и больше того, что задавалось. Он грамотно писал и любил правильное произношение слов. Бывало, в разговорах или просто играх заспорим с ним.