Павел Фокин - Чехов без глянца

Б К 3 Г Л Я Н Ц А

ПРОЕКТ ПАВЛА ФОКИНА

БЕЗ ГЛЯНЦА

ПРОЕКТ ПАВЛА ФОКИНА

санкт-петербург nj да rtJfkCTio

амфора 2009

УДК

ББК 84(2Рос-Рус)6 Ч 56

Защиту инт&ъптуа.1ъм0и собственности и прав издательской группы -Амфора» осуществ.хяет юридическая канпания • Усков и Партнеры-

Ч 56 Чехов без глянца ; [сост., вступ. ст. П. Фокина]. — CII6.: Амфора. ТИД Амфора, 2009. — 510 с. — (Серия «Без глянца»).

ISBN 978-5-367-01214-9

Чехов - одна из тех фигур в истории культуры, которая все­гда вызывает неподдельный интерес. Каким же был человек, сделавший так много для [легкого образа и русского слова? Что им двигало, к чему он стремился? Почему соединил собой два столь разных века? Ответы на эти вопросы и содержатся в сви­детельствах современников. Часть воспоминаний приводится десятилетия спустя после их написания.

УДК 88»

ББК 8.|<* Рос-РусЛ

€> Фокин П., составление,

вступительная статья. 2009 © Оформление.

ISBN 97^5"5®7"012,4"9 ЗАО ТИД «Амфора», 2009

Памяти

Тамары Львовны Вульфович с благодарностью

Собиратель осколков

..Любимое мое занятие — собирать то, что не нужно (листки, солому и проч.), и делать бесполезное.

А. П. Чехов.

Из письма Я. С. Мизиноеой

Жизнь Чехова соткана из противоречий.

Великий жизнелюб, он был обречен угасать года­ми в изнурительной болезни, сведшей его в прежде­временную могилу.

Автор искрометных юмористических рассказов и водевилей общес твенным мнением оказался зачис­лен в разряд пессимистов.

Его популярность среди читателей была исключи­тельной, критика же долгое время не хотела призна­вать в нем серьезного таланта.

Мечтал написать роман — и всю жизнь сочинял рассказы и повести.

К театру относился с нескрываемым скепсисом, но стал выдающимся драматургом.

Трудоголик, он более всего на свете любил празд­ность.

Вокруг него непрестанно клубились компании, за­водить которые он был большой охотник, впрочем, держался в них особняком, постоянно покидая об­щество и уединяясь в кабинете.

Говорил «живо, хотя бесстрастно, без какого бы то ни было лирического волнения, но все же не су­хо» (ф. ф филлер «Из дневника»).

Смеялся до слез. 7

Смешил с серьезным видом.

На его розыгрыши и прозвища никто не обижался.

Зарабатывал много, однако так никогда и не об­рел материальной стабильности.

Совершил путешествие вокруг света, одолел Си­бирь, Дальний Восток, Тихий и Индийский океаны, поднялся на Везувий и исследовал парижское дно, чтобы через год на несколько лет осесть в деревне, «где всё в миниатюре».

Рассчитывал обрести в ней покой для уединенно­го творчества, но очень скоро превратился в уездно­го доктора, к тому же еще случилась эпидемия холе­ры, которая потребовала ежедневных разъездов и неус танных хлопот.

Лечил неохотно, но эффективно.

Прекрасно зная все последствия своей болезни, за врачебной помощью обращался только по при­нуждению.

Проницательные глаза поразила близорукость.

Понимал толк в еде, здоровье же требовало дие­ты. Даже от любимых сигар пришлось отказаться.

Увлечение рыбной ловлей не отменяло интереса к рулетке.

Жаждал высокой любви, не протекая в то же вре­мя мимо ни одной милой дамочки, да и платными услуга м и н е б резго вал.

С женой предполагал жить раздельно, а когда на­конец связал себя узами брака, тяготился постоян­ными разлуками.

Парадоксы чеховской судьбы и личности можно продол­жать и множить.

Он родился в Таганроге, на самой окраине Рос­сии — в городе, который мог стать столицей им­перии.

8 Он вырос между морем и степью.

Смышленый и любознательный, с замечательной памятью и вниманием, в гимназии особыми успеха­ми не отличался.

Выходец из низкого сословия, поражал всех бла­городством и подлинным аристократизмом.

«Происходя из крестьян, Чехов не слишком ува­жал народ, он видел насквозь и достоинства его. и грехи» (М. О. Меньшиков).

Демократ по духу и образу жизни — революционе­ров не поддерживал, более того, сотрудничал с кон­сервативным «Новым временем», а «'марксистом» называл себя только в шутку, в честь книгоиздателя Маркса, от которого получил капитал за права на со­брание сочинений.

Прекрасно знал церковную службу, жития святых, быт и нравы клира, уважал священников, посещал монастыри — колокольный звон пробуждал в нем ра­дость и умиление, — тем не менее склонен был к ате­изму и материализму.

Его интересовали кладбища и цирк с «клоунами, в ко­торых он видел настоящих комиков» (А. С. Суворин).

Его притягивала кипучая жизнь Петербурга и Моск­вы, а он томился в захолустной Ялте.

Любил Россию и восхищался Европой.

Иностранным языкам обучен был плохо: читал, но говорил с трудом, тем не менее предсмертные слова произнес по-немецки.

Вот уж поистине в ком, говоря словами Достоевского, "Противоречия вместе живут»!

Однако главный парадокс личности Чехова в том, что, вопреки всему сказанному, в нем не было ничего героев Достоевского — никакой двойственности, разделенности, никакого надрыва и излома. В эпоху "Братьев Карамазовых» он жил размеренной, дея­тельной и трезвой жизнью. Не спорил, не умствовал, 9

не изливал душу. Лечил крестьян, строил для их детей школы, организовывал библиотеки, сажал сады, вы­ращивал цветы и баклажаны.

Ткань бытия Чехова была столь плотной и проч­ной, что противоречия, свойственные каждому че­ловеку, не могли не то чтобы порвать, но и просто надорвать ее. Края, и даже крайности, не конфлик­товали между собой, связанные многочисленными нитями с основой — практичной и надежной.

Зинаида Гиппиус не без уважительности писала о феномене личности Чехова: «Слово же „нормаль­ный" — точно для Чехова придумано. У него и наруж­ность „нормальная"... Нормальный провинциальный доктор, с нормальной степенью образования и куль­турности, он соответственно жил, соответственно лю­бил, соот ветс твенно прекрасному дару своему — пи­сал. Имел тонкую наблюдательность в своем преде­ле — и грубоватые манеры, что тоже было нормально.

Даже болезнь его была какая-то „нормальная", и никто себе не представит, чтобы Чехов, как Досто­евский или князь Мышкин, повалился перед невес­той в припадке „священной" эпилепсии, опрокинув дорогую вазу. Или — как Гоголь, постился бы десять дней, сжег „Чайку", „Вишневый сад", „Трех сестер", и лишь потом — умер».

Своей «нормальностью» он поражал и притяги­вал. Удивлял и озадачивал. «В Чехове было что-то новое, как будто совсем из другой жизни, из другой атмосферы», — писал Суворин. Он словно бы выпа­дал из специфической русской жизни. «Глядя на Че­хова, я часто думал: вот какими будут русские, когда они окончательно сделаются европейцами», — при­знавался Меньшиков.