Виталий Сирота - Живое прошедшее

Тогда в моду входил Русский Север. Люди ехали посмотреть старинную архитектуру, церкви и монастыри Вологодчины. Многим хотелось просто размеренно пожить в маленьких деревянных домах на тихих улицах рядом со старинными белыми церквями… Правда, церкви были не в лучшем состоянии. Например, в соборе, расположенном около дома родителей жены, тогда находилось производство валенок. Оттуда кисловато пахло овчиной на всю округу. Но даже этот запах был приятен – он казался живым, чуть домашним, не химическим.

В те годы в область приехало много высокопрофессиональных реставраторов. Вероятно, это была какая-то государственная программа, местная или центральная. Проходили выставки икон, в том числе восстановленных этими мастерами. После многолетней жесткой антирелигиозной пропаганды это было внове, подобные выставки активно посещались. Казалось, что Русский Север вскоре станет серьезным международным туристическим направлением, но эти надежды не сбылись.

Мы с Татьяной однажды отправились посмотреть монастыри в Кириллове и Ферапонтове. Кириллов был в те годы заштатным районным центром с пыльной, выбитой травой и Доской почета на центральной площади, а Ферапонтово – так и просто небольшой деревней. Кириллово-Белозерский монастырь был в относительно неплохом состоянии, Ферапонтов же – в откровенно запущенном. Монастыри не действовали, церковь в их судьбе участия не принимала.

На наших глазах Ферапонтов монастырь начали восстанавливать. Внутри отсыревшего каменного здания по многу часов молчаливо и кропотливо трудились реставраторы. В Кириллове музей уже работал. Посетители, добравшиеся до этой глуши и вырванные из привычной столичной суеты, с удовольствием неторопливо ходили по тихим музейным залам, изучая открывшийся заново мир икон и фресок.

В Ферапонтово мы жили уместной бабушки. Таких жильцов у нее было человек пятнадцать. Ночевали все на большом сеновале. У каждого постояльца или семейной пары была своя нора в душистом сене. Утром все вместе пили чай с пирогами, потом отправлялись смотреть монастырь и окрестности. Ферапонтов монастырь славился фресками знаменитого Дионисия, продолжателя традиций Андрея Рублева. Фрески дивных скромных и нежных цветов были нарисованы красками, сделанными, как нам тогда говорили, из местной глины.

Как во всякой гостинице, жильцы у бабушки постоянно менялись. Но хозяйка всегда безошибочно называла каждому сумму оплаты за жилье и завтраки, неизменно пребывала в хорошем настроении, со всеми была ровна и приветлива. Прирожденный администратор-отельер!

Около Ферапонтова, в поле, полном душистых цветов, я как-то увидел движущуюся трубу теплохода! Подойдя поближе, разглядел, что теплоход идет по руслу, совсем не заметному издали из-за высокой травы. Вероятно, это был Белозерский канал, входивший в знаменитую Мариинскую систему каналов, задуманную еще при Петре I и введенную в строй на рубеже XVIII–XIX веков.

В те годы в Вологде было непросто с продовольствием. Мы с женой регулярно отправляли из Ленинграда ее родителям посылки с мясом – естественно, не почтой, а ночным поездом, с проводником. Горожан выручала близость к деревне и пригородные огороды.

В Вологде, как мне показалось, люди меньше, чем в Ленинграде, думали о работе, карьере или политике, а больше о повседневных делах, стремились выбраться в лес, за грибами и ягодами, на рыбалку или охоту. Вообще лес, река для вологжан – любимые места.

В городе можно было встретить людей из глубин области. Как-то теща привела домой пожить на несколько дней женщину, с которой только что познакомилась на автобусном вокзале. Та приехала из области к подруге, адреса которой она не знала; было известно лишь то, что это «Лизка с набережной». И наша гостья за два дня нашла подругу!

Были люди и другого сорта – чужаки для Вологды, занесенные туда в лихолетье. Татьяна регулярно играла в теннис с крепким и аккуратным пожилым человеком, немцем по фамилии Шпинк. Белая теннисная форма была тогда в Вологде экзотикой, как и сама игра. Шпинк и его жена, бурятка, осели в Вологде после репрессий. И таких нетипичных для Вологды людей в городе было много. Помню очень пожилую женщину всегда одетую в черное. Она выходила к солнечной стороне соседнего дома. Стояла всегда одна, пугливо сторонясь других людей. Ее взгляд трудно описать словами – это был взгляд жертвы.

Моя жена Татьяна вспоминает, что у них в школе было много учителей из «чужаков». Они хорошо учили не только своему предмету, но и многому другому – умению себя вести, правильно одеваться и т. п. В итоге Татьяна получила в вологодской школе очень добротное, совсем не провинциальное образование.

Часть лета мы обычно проводили в деревне Леушкино, в 60 км к югу от Вологды, на самой границе с Ярославской областью.

Поначалу в деревню добирались из Вологды «кукурузником» АН-2 до крупной деревни Норобово, расположенной неподалеку от Леушкино. Самолет обычно бывал почти полон. Летели недолго, минут двадцать, но для меня это были тяжелые минуты – почему-то в полете сильно мутило. Как-то в деревне я встретил попутчика, с которым несколько дней назад летел одним рейсом. Чтобы поддержать разговор, он после приветствия учтиво спросил меня: «Так это вы в самолете блевали?»

Вообще, среди северян нередко встречается искренняя и доброжелательная, но при этом часто простодушная учтивость. Так, Вениамину (Вене), одному из немногочисленных жителей Леушкино, родной деревни моей тещи, как-то на улице Вологды наступила на ногу городская модница. В ответ на ее извинения Веня добродушно ответил: «Них… корова больней ступает».

Спустя несколько лет самолеты на этом маршруте летать перестали, и от Вологды до Норобово стали добираться на почтовой машине, «почтовке», как ее называли. График движения этих машин был откуда-то многим известен, и в заветном месте в Вологде в «почтовку» подсаживались пассажиры. Для водителя это было и жестом доброй воли, и заработком. В замкнутом непроветриваемом кузове «почтовки» было очень душно, дорожная пыль забивала весь «салон». После полутора-двух часов тряски пассажиры выпадали на травку едва живые. Даже собака, которую мы иногда брали с собой, вывалившись из машины, минут десять лежала на траве, чуть поскуливая, и только потом поднималась. Иногда в «почтовку» набивалось так много народу, что все буквально лежали друг на друге. Пошевелиться и сменить позу бывало практически невозможно. Как-то с нами ехала на свадьбу празднично одетая компания. Моя нога в резиновом сапоге (правда, чистом) оказалась в декольте у дамы из этой компании. Ни я, ни она не могли пошевелиться. Так и проехали всю дорогу. Ехали мирно, с шутками и смехом.